Анализ "Евгения Онегина" А.С. Пушкина

↑ Герои романа "Евгений Онегин"

↑ Татьяна Ларина 

Ларина Татьяна — героиня романа в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин», старшая сестра Ольги. В отличие от, нее Татьяна не привлекательна ни красотой, ни «свежестью румяной». 

Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела 
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна. 

В ней было что-то романтическое (недаром Ленский сравнивает ее со Светланой Жуковского). 

Она любила на балконе
Предупреждать зари восход... 
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо. 

Ее образ мыслей и поведение не сопрягаются с патриархальным бытом семьи. Мать Татьяны хотя и была в свое время «от Ричардсона без ума» (правда, не удосужилась прочитать книгу), но только потому, что ее московская кузина нахваливала английского писателя. 
Мечтательная «чужеродность» Татьяны в родном доме еще резче выявляется при сопоставлении с матерью. Ларина вышла замуж без любви и поначалу в мужниной деревне «рвалась и плакала», но затем без особых страданий превратилась в образцовую хозяйку, «самодержавно» управляющую супругом. Она «езжала по работам, / Солила на зиму грибы, / Вела расходы, брила лбы, / Ходила в баню по субботам», войдя в лета, «стала звать Акулькой прежнюю Селину / И обновила наконец / На вате шлафор и чепец». Муж охотно передоверил ей все дела и заботы, а сам «в халате ел и пил», пока не «умер в час перед обедом». 

Как ни далека Татьяна от повседневности, семейная атмосфера все же наложила на нее определенный отпечаток. 

Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму...
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера... 
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы 
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь. 

Первое же появление Онегина у Лариных произвело на всех сильное впечатление, на Татьяну особенно. «Пора пришла, она влюбилась». 

Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала... кого-нибудь, 
И дождалась... Открылись очи;
Она сказала: это он! 

Все помыслы Татьяны отныне сосредоточены на Онегине. Она с трудом переносит гостей, даже ласковые речи прислуги «докучны ей». Только в книгах находит она созвучие волновавшим ее чувствам. 

Любовник Юлии Вольмар,
Малек-Адель и де Линар,
И Вертер, мученик мятежный,
И бесподобный Грандисон,
Который нам наводит сон, —
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились. 

Героиней романа Татьяна воображает и себя. «Тоска любви» одолевает ее, и ночью, стремясь хоть с кем-то поделиться своими переживаниями, она затевает разговор со ста- рой няней. Татьяна хочет узнать у старушки, была ли она влюблена в молодости. Но Татьяна плохо слушает прозаический рассказ няни, ей самой необходимо высказать то, что лежит на душе. 

«Ах, няня, наня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..
<...>
...Я не больна:
Я... знаешь, няня... влюблена». 

Не в силах более выносить переполняющую ее тяжесть, Татьяна изливает свои чувства в письме к Онегину. Письмо Татьяны исполнено нежности, это «безумный сердца разговор, / И увлекательный и вредный»: 

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать. 
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня. 

Вначале, повинуясь благоразумию, Татьяна хотела молчать и промолчала бы, если бы у нее была надежда хоть раз в неделю видеть Онегина, чтобы только перемолвиться с ним словом «и потом / Все думать, думать об одном / И день и ночь до новой встречи». 

Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать. 
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете...
То воля неба: я твоя; 
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой...
<.. > 
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши. 

Доверяя свою судьбу Онегину, Татьяна умоляет его о снисхождении и незаметно переходит с официального «Вы» на «ты» — невольное следование литературным образцам, в изобилии поглощаемым ею. 

Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь, 
И смело ей себя вверяю... 

То, что Татьяна без ведома матери вступает в переписку с малознакомым молодым человеком и первая признается ему в любви, делает ее поступок совершенно невозможным с точки зрения светских приличий. Стоило Онегину предать огласке письмо Татьяны, и ее репутация была бы навсегда уничтожена. 

Тайно отправив с внуком няни письмо, Татьяна с нетерпением и волнением двое суток ждет ответа. Вечером третьего дня она, задумавшись, на затуманенном оконном стекле чертит «заветный вензель О да Е». 
Когда же наконец Онегин появляется у Лариных, Татьяна сбежала в сад. Ей пришлось долго ждать, она успела выслушать песню крестьянских девушек, занятых сбором малины в барском саду. Песня эта отвечает переживаниям героини («Заманите молодца / К хороводу наше- му...»), но взволнованная Татьяна внимает ей «с небрежением». Ее помыслы направлены на свои переживания. 
Татьяна уже собирается вернуться домой, как вдруг видит перед собой Онегина, который «стоит подобно грозной тени». 

Отповедь, прочитанную ей Онегиным, Татьяна выслушала, «сквозь слез не видя ничего, / Едва дыша, без возражений». 
После этой встречи Татьяна потеряла покой и сон. «Здоровье, жизни цвет и сладость, / Улыбка, девственный покой, / Пропало все...» 

...Татьяна увядает,
Бледнеет, гаснет и молчит! 

Так прошла осень, наступили святки. Татьяна вместе с другими девицами гадает на воске. Собиралась она и ворожить ночью в бане при зеркалах, подобно Светлане Жуковского, но не сумела преодолеть суеверного страха. 

Татьяна видит сон. Она идет по снежной поляне. Дорогу ей преграждает кипучий поток. Девушка не решается преодолеть препятствие. Вдруг из сугроба вылезает большой взъерошенный медведь и протягивает ей лапу, помогая перейти через ручей. 
Медведь, как косматый лакей, сопровождает Татьяну и далее. Девушка боится и стыдится своего спутника. «Она бежит, он все вослед, / И сил уже бежать ей нет». 

Наконец она падает в снег, медведь проворно подхватывает ее и несет по лесной дороге. Впереди в «шалаше убогом» ярко светится окошко, из-за дверей доносится гул и шум. 
Медведь вступает в сени и кладет Татьяну на пороге. Опомнившись, она смотрит в щелку меж дверями. 

И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот. 
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ! 

Среди этой нечисти Татьяна видит сидящего за столом Онегина. 

Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Он там хозяин, это ясно... 

Татьяна хочет бежать, но у нее нет сил. 

...дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыты, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на нее,
И все кричат: мое! мое! 

Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам-друг;
Онегин тихо увлекает 
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
За нею Ленский; свет блеснул;
Онегин руку замахнул, 
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива лежит. 
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась... 
И Таня в ужасе проснулась... 


Татьяна пытается разгадать значение своего сна по толкователю снов Мартына Задеки, но ничего связного в книге не обнаруживает. 

Дней несколько она потом
Все беспокоилась о том. 

На именинах Татьяны Онегина, явившегося с опозданием, сажают против виновницы торжества. 

И, утренней луны бледней
И трепетней гонимой лани,
Она темнеющих очей
Не подымает: пышет бурно
В ней страстный жар; ей душно, дурно;
Она приветствий двух друзей 
Не слышит, слезы из очей
Хотят уж капать; уж готова
Бедняжка в обморок упасть... 

В смятении и смущении сидит Татьяна за праздничным столом, и, по всей видимости, ее состояние заметил бы не один Онегин, но внимание гостей, к счастью для именинницы, устремлено на кушанья и вина. 
Гости снова принимаются поздравлять Татьяну. Онегин вместо приветствия «молча поклонился ей», причем во взгляде его была заметна нежность, и это на время оживило Татьяну. 

Текут недели и месяцы, вот уже и весна наступила. Старушка Ларина, обливаясь слезами, проводила младшую дочь, которая уехала с мужем по месту его службы. Татьяна хотя и не проронила слез, но долго-долго глядела вслед удалявшейся карете. Теперь она остается совсем одна, даже словом перемолвиться ей не с кем. 

Как тень она без цели бродит,
То смотрит в опустелый сад...
Нигде, ни в чем ей нет отрад,
И облегченья не находит 
Она подавленным слезам, —
И сердце рвется пополам. 
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит... 

Казалось бы, Татьяна должна ненавидеть Онегина как «убийцу брата своего», но она не испытывает к нему ни ненависти, ни даже неприязни. Никто уже не помнит о бедном поэте, убеждает себя Татьяна. «О нем два сердца, может быть, / Еще грустят...» 
В один из летних вечеров, прогуливаясь по полю, Татьяна случайно забрела в усадьбу Онегина, давно покинутую хозяином. По просьбе Татьяны старая служанка показывает ей внутреннее убранство дома. 

Все в комнатах Татьяне «кажется бесценным, / Все душу томную живит». Татьяна договаривается с ключницей, что будет приходить и читать книги, оставленные барином («...показался выбор их / Ей странен»). 

Она старается понять каждую помету, которую Онегин оставил на полях или в тексте, — «Везде Онегина душа / Себя невольно выражает / То кратким словом, то крестом, / То вопросительным крючком». 

И начинает понемногу
Моя Татьяна понимать
Теперь яснее — слава Богу —
Того, по ком она вздыхать
Осуждена судьбою властной:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье, 
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он? 
Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено? 

Меж тем мать Татьяны, видя ее постоянную грусть, решает выдать дочь замуж. Ларины собираются «в Москву, на ярманку невест». 
Татьяну страшит появление в свете, где она, провинциалка, будет привлекать насмешливые взгляды. «О страх! нет лучше и верней / В глуши лесов остаться ей». 

Прощаясь с милыми, такими привычными местами, Татьяна совершает далекие прогулки по окрестностям. 

Прости, веселая природа;
Меняю милый, тихий свет
На шум блистательных сует...
Прости ж и ты, моя свобода!
Куда, зачем стремлюся я?
Что мне сулит судьба моя? 

По зимнему тракту семь суток добирались Ларины до Москвы. Наконец, утомленные дальней дорогой, они остановились у старой больной тетки, с которой мать тотчас пустилась вспоминать друзей молодости. Татьяне же «нехорошо на новоселье». Вместо родных просторов в окно она видит лишь «конюшню, кухню и забор». 

Каждый день Татьяну вывозят к родне, которая встречает ее ласково и вспоминает о временах, когда маленькую Таню еще носили на руках. 
Сверстницы Татьяны ее «находят что-то странной, / Провинциальной и жеманной, / И что-то бледной и худой, / А впрочем очень недурной», тут же начинают поверять ей свои сердечные тайны, стремясь и от нее получить «сердечное признанье». 

Но Таня точно как во сне,
Их речи слышит без участья,
Не понимает ничего,
И тайну сердца своего,
Заветный клад и слез и счастья,
Хранит безмолвно между тем
И им не делится ни с кем. 

Совершенно не занимают Татьяну и светские бесцветные разговоры, и сплетни, и вести, в которых нет ни единого проблеска мысли. В свою очередь и светские молодые люди глядят на Татьяну чопорно и «про нее между собою / Неблагосклонно говорят». 

Между двух теток у колонны,
Не замечаема никем, Татьяна смотрит и не видит,
Волненье света ненавидит; Ей душно здесь... 
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то важный генерал. 

Вновь перед читателем Татьяна предстает уже в облике светской дамы, сопровождаемой тем самым генералом — он явно гордится своей супругой. 

Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех, 
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Все тихо, просто было в ней,
Она казалась верный снимок
Du comme il faut...1 

1 Благородства (фр.) 

Теперь уже в лучшем обществе ей кланяются первыми, мужчины ловят ее взгляд, а женщины стараются держаться поближе к Татьяне Когда муж представил Татьяну Онегину, она была сильно удивлена его появлением, но внешне ничем не проявила своих чувств («У ней и бровь не шевельнулась; / Не сжала даже губ она»). 

На страстные послания Онегина Татьяна не отвечает. При случайной встрече Онегин видит совершенно спокойную и холодную женщину. 
Вперил Онегин зоркий взгляд: Где, где смятенье, состраданье? Где пятна слез?.. Их нет, их нет! На сем лице лишь гнева след... 
Онегин решается внезапно нагрянуть к Татьяне в неурочное время и застает ее в слезах за чтением какого-то письма. «В тоске безумных сожалений / К ее ногам упал Евгений». Не поднимая его, Татьяна не убрала руки от «жадных уст». 
После долгого молчания Татьяна заговорила. Она напомнила тот час, когда ей смиренно пришлось выслушать онегинскую отповедь. Сегодня они поменялись местами. 

Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в сердце вашем я нашла?
Какой ответ? одну суровость.
Не правда ль? Вам была не новость
Смиренной девочки любовь? 
< ..>
Но вас Я не виню: в тот страшный час
Вы поступили благородно,
Вы были правы предо мной:
Я благодарна всей душой... 

Тогда, продолжает Татьяна, «я вам не нравилась», почему же сегодня все изменилось? Не потому ли, что теперь я светская дама, не потому ли, что теперь победа могла бы принести вам в обществе «соблазнительную честь»? 

Я плачу... если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
< ...>
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом? 
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада 
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище, 
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей... 
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я:
Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны... 
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана; 
Я буду век ему верна.

↑ Сон Татьяны

"И снится чудный сон Татьяне... "
«Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю», – пишет Пушкин в одном из примечаний к «Евгению Онегину». В романе нет ни одной даты, но, если внимательно читать его, можно точно установить, когда происходят события. Онегин уехал в деревню к дяде в то самое время, когда Пушкина выслали из Петербурга. Помните: 

Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался. ... 
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле... 

Пушкин был выслан на юг весной 1820 года. Онегин уехал из Петербурга тогда же. До этого «убил он восемь лет» в свете — значит, появился в обществе примерно в конце 1812 года. Сколько лет могло быть Онегину в это время? В пушкинских черновиках сохранилось прямое указание на этот счет: Онегин «шестнадцати не больше лет» появился в свете. Значит, Онегин родился в 1796 году, он старше Пушкина на три года. Встреча с Татьяной, знакомство с Ленским происходят весной и летом 1820 года — Онегину уже 24 года, он не мальчик, а взрослый мужчина, особенно по сравнению с восемнадцатилетним Ленским. Неудивительно потому, что он относится к Ленскому чуть покровительственно, по-взрослому смотрит на его «юный жар и юный бред». 

Но ведь дело не только в возрасте. Пушкин, как мы уже видели, моложе Онегина на три года, а он мудрее, мировоззрение его более глубоко, более зрело. Легкое же отношение к жизни всегда в конце концов обходится дорого: и Онегину, и Ленскому — обоим предстоит расплата за свое не серьезное и не мудрое восприятие жизни. В пятой главе завязывается, возникает тот трагический конфликт, который приведет друзей к расплате. Один заплатит за свою наивную восторженность жизнью; другой — за свой эгоизм, за неумение думать о других людях — муками совести, горьким раскаянием, одиночеством, крушением всех надежд. Трагические события надвигаются — их неизбежность станет очевидной во время бала, на именинах Татьяны. Поэтому и глава была названа в пушкинском плане «Именины». Читатель еще не предвидит трагедии, но автор знает, что ждет героев впереди, — и с первых же строк пятой главы, таких спокойных, описательных, уточняет время, когда происходят события, — зима 1821 года. 

Описание этой зимы совпадает со свидетельствами современников Пушкина: 

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь. 

Такая бесснежная зима, конечно, многим запомнилась — это было именно в 1821 году. Сам Пушкин ведь не был в это время в Михайловском и знал о поздней зиме по рассказам няни и соседей, может быть, барышень из Тригорского, в одной из которых современники видели черты Татьяны. 

Картина зимы, когда «крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь», «бегает дворовый мальчик, себя в коня преобразив, в салазки жучку посадив» — эта картина, с такими зорко увиденными деталями, нравится нам с детства. И трудно себе представить, почему Пушкин оговаривается: 

Но, может быть, такого рода
Картины вас не привлекут:
Все это низкая природа;
Изящного не много тут. 

Литература до Пушкина не признавала описания таких «низких» предметов, как дровни, лошадка, кибитка, тулуп, пальчик дворового мальчишки... Пушкина обвиняли в грубости, в интересе к низменным предметам, упрекали за то, что он вводит в поэзию очень уж прозаические, житейские слова и понятия. А он видел прекрасное в самой жизни: в тулупе, в кибитке, в дворовом мальчике — и еще с мягким юмором поддразнивал своих литературных противников: 

Согретый вдохновенья богом,
Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег
И все оттенки зимних нег; 
Он вас пленит, я в том уверен... 

Речь идет о друге Пушкина поэте Вяземском — его стихотворение «Первый снег» прекрасно, но оно написано до Пушкина и так, как после Пушкина уже нельзя было писать: 

Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;
Там, темный изумруд посыпав серебром,
На мрачной он сосне разрисовал узоры... 

слишком возвышенно, слишком красиво. Пушкин уважает, ценит и Вяземского, и «певца финляндки молодой» Баратынского, о котором он уже упоминал в третьей главе, — но, ценя и уважая друзей-поэтов, он не может и не хочет идти их путем. Путь у него — свой. И героиня — своя, не похожая ни на одну из литературных героинь, именно потому, что она — из жизни, что таких девушек, как Татьяна, Пушкин видел, знал, пытался понять их. 

Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
 С ее холодною красою
Любила русскую зиму... 
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины...
...
Ее тревожили приметы... 

Так какая же она была, Татьяна Ларина? С одной стороны, очень близкая нам, совсем похожая на современных девушек, любящих книги и природу, склонных, не очень афишируя это, и мечтать, и ждать «милого героя». С другой стороны, верила приметам, бледнела, увидев молодую луну слева, а не справа; боялась встретить монаха; трепетала, когда заяц перебегал ей дорогу... 
Вот такая она и была, очень противоречивая, очень разная. Ведь характер ее складывался под разными влияниями: то, что дали ей книги, рассказы няни, одинокие прогулки, сформировало ее мечтательность, гибкий ум, тонкие чувства, смелость в человеческих отношениях. Но, с другой стороны, нянины сказки и старинные обычаи, жившие в доме, воспитали в ней и суеверие, и страх перед потусторонними силами. Да и романтические книги, переполненные разными ужасами, тоже оставили свой след в душе Татьяны: как же не трепетать перед черным монахом! 

Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни 
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Все потеряв невозвратимо;
И все равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим. 

Удивительное это свойство человеческого характера: очень хочется, очень надо непременно заглянуть в будущее, узнать, что будет завтра, и через год, и через десять лет. Но это невозможно и, пожалуй, хорошо, что невозможно. Разумом мы все это понимаем, а все-таки... все-таки очень хочется знать, что будет впереди! Потому-то так устойчивы всяческие гадания: на картах, на книгах, на лепестках ромашки. 
Народные гаданья привлекали людей самого разного возраста еще и своей красотой, поэтичностью. Ведь сбывалось, по преданью, не всякое предсказание, а полученное в определенные дни, особенно на святках — зимних праздничных днях от рождества (25 декабря по старому стилю) до крещенья (6 января). 

В темную зимнюю ночь гадать было страшно и в то же время очень заманчиво. Собрались девушки, растопили воск и льют его в холодную воду. Воск застывает, превращаясь в причудливые фигуры — что они предсказывают? Одной — явно жениха, вон какой красавец, с усами, в шляпе; а другая — ужас какой! — видит не то лешего, не то домового, с хвостом, с рогами... Девушки бросают воск и начинают гадать по-другому: опускают в воду свои колечки, накрывают блюдо с водой платком, а сами садятся вокруг и поют песни, вынимая кольца из воды. Под какую песню вынется колечко — то и сбу- дется. Татьяне не повезло: 

И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней: 
«Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
И слава! Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев. 

Почему же песня о богатстве «сулит утраты»? Оказывается, дело не в содержании песни, а в тех приметах, которые с нею связаны. Песня про кота и кошурку предвещает свадьбу, а про богатых мужиков — смерть, горе. Нужно было знать массу примет и условий, чтобы гадать по кольцам, опущенным в воду. Зато вот простое гаданье: выйти крещенским вечером на улицу, наставить зеркальце на небо — что увидишь, то и сбудется. Или — еще проще: выбежать за ворота и спросить имя у первого прохожего. Какое имя он назовет — так и зовут суженого. 
Татьяне не повезло: в зеркальце она увидела только луну, а прохожего спросила: 

Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон. 

И тогда Татьяна решается на последнее средство: гадать в пустой, заброшенной бане. Сесть одной за стол, накрытый двумя приборами, и ждать... Ровно в полночь за вторым прибором появится суженый. 

Но стало страшно вдруг Татьяне...
И я — при мысли о Светлане
Мне стало страшно — так и быть... 
С Татьяной нам не ворожить. 

Светлана — героиня баллады Жуковского. Она вот так же гадала ночью одна, к ней явился долгожданный жених, но — о ужас! — он оказался мертвецом, выходцем из могилы. Правда, в конце баллады выясняется, что все эти ужасы Светлана увидела во сне, 
что на самом деле жених ее жив, здоров и идет к крыльцу, навстречу невесте. Жуковский сочувствует своей героине: 

О, не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана! 

Эти строчки Пушкин делает эпиграфом к пятой главе — конечно, не случайно. Главное место в этой главе занимает сон Татьяны — вещий сон, который скоро сбудется. 

И снится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена;
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой;
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток... 

Природа в сне Татьяны живая, земная, ничуть не сказочная: печальная зимняя ночь, бегущий ручей, хрупкий мостик из обледенелых жердочек... Каждый, кто бродил по ночному зимнему лесу, знает, как правдиво этот лес описан: 

...недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных... 

И ведет себя Татьяна в этом лесу вполне естественно, не как сказочная героиня, а как земная, реальная девушка, — она боится: 

Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок; 
То выронит она платок... 

Конечно, страшно одной ночью в темном лесу — темном, но, право же, вовсе не сказочном. В самом обыкновенном лесу с Татьяной происходят удивительные приключения. 

Ей встречается не какой-нибудь другой зверь, а самый что ни на есть главный герой русских сказок — медведь, Мишка, Михаил Иванович или Потапович. Он-то и приводит ее к таинственному шалашу, где «ярко светится окошко». Тут уж начинаются чудеса: 

...за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой...
...
Вот мельница в присядку пляшет
И крыльями трещит и машет:
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ! 

Мы знаем, что Татьяна с детства любила «страшные рассказы зимою, в темноте ночей», — в ее сне оживают чудовища из народных сказок, но среди этих чудовищ оказывается Онегин, и он властвует над всеми, «он там хозяин, это ясно...» В сне отражаются мечты Татьяны, ее надежды, ее любовь: Онегин спасает ее, он нежен и ласков с нею — такой сон понятен, объясним: ведь именно этого ждала девушка от гаданий, именно это хотела увидеть — любовь Онегина. Но в конце сна появляются Ольга и Ленский, возникает ссора... 

Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский... 

Как могла Татьяна предугадать случайную, нелепую ссору между друзьями, которая возникнет через несколько дней? Об этом у нас пойдет речь впереди. А пока вернемся к испуганной Татьяне. Где искать ей объяснение своему сну? Кругом люди еще более суеверные, чем она сама. Разве что Онегин мог бы развеять ее грустные предчувствия, посмеяться над сном, а может, и задуматься над ним, и остановиться на своем страшном пути к гибели Ленского; но как же может Татьяна рассказать свой сон Онегину после его отповеди? А остальные — мать, сестра, няня — что им рассказывать, разве они поймут? Только начнутся ахи да охи, расспросы, догадки... Вот и остается один советчик — 

...Мартын Задека,
Глава халдейских мудрецов,
Гадатель, толкователь снов. 

Каких только книг не покупали легковерные читатели того времени! Ведь выбора не было — что привезут в именье, то и покупай. Так и Татьяне досталась гадательная книга: 

Сие глубокое творенье
Завез кочующий купец
Однажды к ним в уединенье
И для Татьяны наконец 
Его с разрозненной Малъвиной 
Он уступил за три с полтиной... 

Над Татьяной и ее сном Пушкин не смеется. Слишком многое в этом сне трагично, слишком многое связано с жизнью, окружающей бедную девушку. Но над «глубоким твореньем» Мартына Задеки Пушкин прямо-таки издевается: 

Татьяна в оглавленье кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Ее сомнений 
Мартын Задека не решит... 

Хорошо Ольге: она живет, «как ландыш потаенный, незнаемый в траве глухой ни мотыльками, ни пчелой». Ей ничто страшное не снится, потому что она ни о чем серьезном, ни о чем трагическом никогда не задумывается. Хорошо Ольге... А так ли уж хорошо? Это ведь один из главных вопросов, которые задают себе люди во все времена: кому лучше жить — тому, кто не задумывается, дни его текут легко и однообразно, или тому, кто думает, страдает, радуется полной мерой? 

Кто счастливее — Гамлет или могильщик? Этот вопрос, казалось бы, никакого отношения не имеющий к «Евгению Онегину», обсуждался в одном девятом классе два урока подряд. Гамлет измучен мыслями и сомненьями, он задает себе бесконечные вопросы, ни на один из которых не может дать прямого и окончательного ответа, страдает и терзается, ничего не может для себя решить твердо и до конца... И вот в одну из самых страшных минут его жизни — на кладбище, у могилы Офелии, — он встречает могильщика. Тот прожил жизнь не задумываясь: копал могилы, нисколько не интересуясь, какие люди, страсти, мечты, идеи будут в них похоронены; для него в жизни все ясно, все просто, и череп королевского шута Йорика, валяющийся на кладбище, для него просто ненужная кость; а для Гамлета — напоминание о величайшей беде человечества: смертности всех людей — даже самых умных, добрых, благородных... 

Кому же лучше — Гамлету или могильщику? Ответ на этот вопрос каждый выбирает для себя сам. Можно выбрать путь могильщика, можно — Гамлета. Первому, безусловно, легче, спокойнее, проще жить. Но счастливее ли? Жизнь второго полна страданий, но и радости его глубже, острее; да и в самом страдании его есть радость — оно дает познанье мира, то самое познанье, которое недоступно могильщику. 

Конечно, нелепо сравнивать Татьяну с Гамлетом — что может быть общего у наивной провинциальной девушки, выросшей в русской деревне XIX века, с титаническим характером эпохи Возрождения, с философом и мучеником — принцем Датским! А вот Пушкина и Шекспира можно сравнивать, можно ставить рядом — оба они задавали человечеству вопросы, мучающие нас до сих пор, — вопросы, на которые мы должны непременно ответить своей жизнью: будем мы мыслить или только существовать? 

В свое время, в своей деревне, среди своего окружения Татьяна бессознательно, но твердо выбирает путь трудный, мучительный, но богатый, а Ольга — легкий, радостный... и нищий. Каждому свое. 

События в романе развиваются — приближается самый острый момент развития сюжета, кульминация. Наступает утро 12 января по старому стилю — именины Татьяны. Пушкин начинает описывать этот день легко, весело, пародируя известную в его время всем оду Ломоносова «На день восшествия на престол Елизаветы Петровны» 1746 года: 

Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с солнцем за собою... 

В молодости Пушкин подражал поэтам-классицистам, вполне серьезно писал, например, в «Кавказском пленнике»: 

Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит... 

Теперь он не просто отказался от подражания классицизму, но и смеется над ним: 

Но вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин. 

В этом пародийном четверостишии, слово «веселый» звучит насмешливо, тем более, что мы знаем: Татьяне вовсе не весело; Онегин тоже, скрепя сердце, согласился поехать на праздник — кто же будет здесь веселиться? 
С утра дом Лариных гостями Весь полон; целыми семьями Соседи съехались в возках, В кибитках, в бричках и в санях.

В передней толкотня, тревога; 
В гостиной встреча новых лиц,
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка у порога,
Поклоны, шарканье гостей,
Кормилиц крик и плач детей. 

Прочтем еще раз повнимательней эти строки. Что-то они нам напоминают — что именно? Да мы же только недавно читали: 

Лай, хохот, пенье, свист и хлоп
Людская молвь и конский топ... 
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка у порога. 

Если сравнить эти строки из сна Татьяны и из описания собравшихся на бал соседей, сразу становится яснее, кто именно снился Татьяне и почему среди чудищ оказался Онегин. Тупые, ничтожные соседи Лариных только внешне походили на людей, а на самом деле вот они какие: «один в рогах с собачьей мордой, другой с петушьей головой... вот череп на гусиной шее вертится в красном колпаке...» 

Татьяна видела во сне не сказку, не просто ужасы, рожденные фантазией. Ее тонкий, хотя и суеверный ум не мог не оценить по заслугам окружающих жалких людей; она не смогла бы объяснить, конечно, почему ей кажется неизбежной ссора Онегина с Ленским, но ведь эта ссора и на самом деле была неизбежна: слишком холоден и себялюбив был Онегин, слишком наивен Ленский... Ничего таинственного, необъяснимого нет, оказывается, в сне Татьяны: просто любящее сердце помогло ей понять и предугадать приближение несчастья... 
А чудовища из сна — вот они, наяву. И неизвестно еще, где они страшнее: 

С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков... 

Всего две строчки сказаны о Пустяковых, а больше ничего и не нужно: супруга дородная, сам толстый, а фамилия чего стоит:
Пу-стя-ков... Гвоздин, хозяин превосходный, Владелец нищих мужиков... 

Первое, что приходит на память, — строчка Грибоедова: «Сам толст — его артисты тощи». Здесь тот же ненавистный и Пушкину, и Грибоедову тип: «хозяин превосходный» в отличие, например, от Чацкого, который именьем управляет «оплошно», мужиков не мучает. Нет, хозяин превосходный — тот, у кого мужики нищие. Фамилия объясняет, как он управляет своими мужиками: Гвоздин — от выразительного глагола гвоздить. 
Но этого мало. Среди гостей Лариных 

Скотинины, чета седая,
С детьми всех возрастов, считая
От тридцати до двух годов... 

Старый знакомый! Еще полвека назад Фонвизин в мечтах своих отнял имение у его сестрицы, Простаковой, да и самому Скотинину пришлось с опаской убраться восвояси, но ничего дурного с ним не приключилось: жив, здоров, обзавелся женой, многочисленными чадами, и действительно в его деревнях лучше живется свиньям, чем людям. 

А вот и молодежь: 

Уездный франтик Петушков,
Мой брат двоюродный, Буянов,
В пуху, в картузе с козырьком
(Как вам, конечно, он знаком)... 

«Уездный франтик Петушков» — три слова, больше ничего не сказано. Но мы зрительно ощущаем этого пустопорожнего шалопая, с петушиным хохолком, в пестром одеянии, с дурным французским выговором и без единой мысли в голове. Буянов — герой поэмы Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед». Поэтому наш Пушкин и называет его двоюродным братом, раз он — создание дяди. Но самая страшная фигура завершает галерею: 

И отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут. 

Слова падают, как ядра: обжора, взяточник и шут! Грубые слова с грубыми звуками: бж, р, вз... и, наконец, короткое, как удар: шут! Флянов снова воскрешает в памяти знакомые лица: Фамусова с его важными заботами: «ешь три часа — а в три дни не сварится», «она не родила, но по расчету, по моему, должна родить...»; его обожаемого дядю Максима Петровича, умевшего «подслужиться» перед царицей, а для низших — «тупеем не кивнуть». Конечно, и Флянов — взяточник для маленьких людей, шут — для знатных. 

Такой разнообразной компании не хватает, разумеется, и своего иностранца — вот он, тут как тут, «мосье Трике, остряк, недавно из Тамбова, в очках и в рыжем парике». Да еще с переделанной на подходящий к случаю лад модной песенкой в кармане! Поневоле посочувствуешь Онегину, не желавшему принимать участия в этом сборище! 

Современные Пушкину читатели возмутились тем, что крестьянскую девушку он назвал девой («в избушке, распевая, дева прядет...»), а дворянских барышень — девчонками («Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране...»). Пушкин знал, что им будут недовольны и читатели, и критики, когда писал эти строки, но все равно написал их. Он не боялся никаких нападок и умел стоять на своем. 
Здесь, в пятой главе, Пушкин в первый и единственный раз на протяжении романа употребляет глагол «кушать», получивший в наше время широкое распространение. 

Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране;
Но кушать подали. Четой
Идут за стол рука с рукой... 

В наше время слово «кушать» стало вытеснять слово «есть» — и напрасно. Это влияние мещанского представления, что «есть» — грубо, некрасиво, а кушать — «культурно». Совсем как гоголевские дамы, которые вместо «я высморкалась» говорили изящно: «я облегчила свой нос посредством платка». Во время Пушкина «кушать» было лакейское слово, его произносили слуги, приглашая к столу: «Кушать подано», подчеркивая этим словом свою приниженность и благоговение перед господами. Вот и здесь в повествование автора как будто врывается голос лакея: «Но кушать подали...» У нас слуг нет, господ тоже, нам незачем стыдиться нормального русского слова «есть» и заменять его жеманным «кушать» — ведь смешно и нелепо, когда взрослый дядя говорит о себе: «Я сегодня покушал...» Можно еще понять хозяйку, которая, угощая гостей, скажет: «Кушайте, пожалуйста», но применять это слово к себе не нужно ни в коем случае. 

А в имении Лариных обед между тем в разгаре: 

На миг умолкли разговоры;
Уста жуют... ... 
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат. 

Как мог чувствовать себя Онегин, попав на этот «пир огромный»? Мы еще во второй главе видели его отношение к соседям: он мчался из своего поместья куда глаза глядят, «лишь только вдоль большой дороги заслышит их домашни дроги». А здесь, у Лариных, все общество в сборе, несмотря на уверения Ленского, что никого не будет, только «своя семья»... Онегин раздражен, а тут еще Татьяна бледнеет и краснеет, чуть не плачет, чуть не падает в обморок — это совсем уж выводит Евгения из себя. 

Недовольство и раздражение Онегина понятны. Странно другое: рассердившись на Татьяну за «траги-нервические явленья», Евгений тут же пожалел ее: «Он молча поклонился ей, но как-то взор его очей был чудно нежен...» Сложно это — движения человеческой души. Единственный человек, вызывающий у Онегина добрые чувства, — Татьяна. Он ощущает ее прелесть, его привлекает эта не похожая на обычных барышень девушка, но он сам себя отталкивает, запирается в крепости своего неверия, холодности, равнодушия... 

На одну только минуту Онегин позволил себе быть искренним, отдаться чувству, но он уже недоволен собой, растет его раздражение. Пир между тем подходит к концу, гости начинают развлекаться, кто как может: 

Довольный праздничным обедом,
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку; 
Столы зеленые раскрыты... 

Подобные развлечения надоели Онегину еще в Петербурге, а здесь и подавно. Гнев его снова обращается на Ленского: 

К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей... 
... 
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам. 

Что, собственно, произошло? Человек пригласил на вальс невесту друга — ни по каким светским канонам это не запрещено. Но здесь, в деревне, где так мало пищи для сплетен, это вызвало бурю пересудов... и раззадорило Онегина. Увидев, что его месть удалась, Онегин не остановился, как следовало бы, а продолжал развлекаться: 

... Онегин с Ольгою пошел,
Ведет ее, скользя небрежно,
И наклонясь ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал,
И руку жмет — и запылал
В ее лице самолюбивом
Румянец ярче. Ленский мой
Все видел: вспыхнул, сам не свой...

Хороша же Ольга! Уж ей-то, кажется, следовало бы знать любимого человека, понимать его состояние, бояться огорчить его. Ничуть не бывало! Она ведь любит Ленского потому, что никого другого нет под рукой, а вот подвернулся Онегин — и нисколько она не думает о своем возлюбленном, веселится, наслаждается успехом, пересудами соседей... 

Так из мелких, необдуманных, эгоистических поступков Онегина и Ольги складывается трагедия. Далеко не всегда большие беды и большие радости происходят от крупных, значительных причин. Очень часто совсем мелкие, незаметные людские поступки приводят к огромным результатам — плохим и хорошим. Мы так часто забываем об этом, так часто не ведаем, что творим, а потом, когда опомнимся, поймем — уже поздно, уже при- несли непоправимую беду другим или себе! 

Разве может смеющаяся Ольга представить себе, что вот сейчас, принимая приглашение Онегина на последний танец — котильон, она приближает трагическую развязку, что, может, из-за этого котильона Ленский через день будет убит? И Онегин, конечно же, не думает о тех последствиях, к которым приведет его «мщение». А между тем события развиваются, и направляет их не судьба, а сами люди. 

Наивный, восторженный, ничего в жизни не понимающий Ленский уничтожен, разбит, раздавлен изменой друга и невесты. Изменой! Иначе он не может назвать то, что происходит. Ведь его представление о жизни прямолинейно и кристально: «Он верил, что друзья готовы за честь его принять оковы», что возлюбленная глаз с него не будет сводить до могилы... Первое же столкновение его розовых мечтаний с жизнью разрушает весь его внутренний мир, красивый и хрупкий. 

Прав Ленский или неправ, когда так резко осуждает Ольгу: 

Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена! 

Ведь Ольга не хитрит, она как раз совершенно естественна: ей весело с Онегиным, она и веселится, ни о чем не думая, и вовсе не воспринимает это как измену. 

Ленский обвиняет Ольгу не в том, в чем она действительно виновата. Все гораздо проще, чем видится Ленскому, и в то же время сложней. Не происходит никаких громадных событий: измен, трагедий. События совсем незначительные: маленькое предательство, очень маленькое, и заключается оно не в том, что Ольга разлюбила Ленского и полюбила Онегина. Она просто не думает о Ленском, только и всего. Ленскому этого не понять; в романтическом мире бедного поэта нет серой краски, есть только розовая и черная. Для Ленского теперь наступила черная ночь. Все рухнуло... 
.
..Пистолетов пара,
Две пули — больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его. 

Так кончается пятая глава. Мир мечты приходит в соприкосновение с миром реальности — и разрушается. Это трагично, но неизбежно — поэтому, жалея Ленского, Пушкин даже и здесь все еще чуть-чуть подсмеивается над ним: «две пули — больше ничего»; а что такое, собственно, случилось? Ведь можно еще повернуть вспять, ведь завтра все забудут о событиях на бале, все пойдет по-старому — так думают и Онегин и Ольга... Но так не может думать Ленский, а до его смятения, страданий, горести никому нет дела. 

На всем протяжении пятой главы сам Пушкин только раз предстал перед читателем — во время бала, чтобы напомнить о лирическом отступлении из первой главы, о «ножках... знакомых дам» и заявить: 

С изменой юности моей
Пора мне сделаться умней,
В делах и слоге поправляться
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать. 

В последних четырех главах действительно меньше отступлений, чем в первых четырех. Но Пушкин вовсе не собирается отказываться от них совсем. В пятой главе ему хотелось быть незримым — мы и не видели его, но чувствовали все время, что он рядом: любили его любовью, ненавидели его ненавистью, а ему этого и надо было. 

↑ Образ Онегина

Герой романа в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин» предстает перед читателем как «молодой повеса», который мчится унаследовать имение находящегося при смерти дядюшки... Онегин заранее томится той скукой, что ему предстоит.
«С больным сидеть и день и ночь... Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять... Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмет тебя!» Однако Онегину не пришлось выдержать это испытание: прибыв в деревню, он уже не застал дядю в живых.

В детстве Онегин был доверен вначале попечению француженки-гувернантки, а затем «француза убогого», который, «чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя».

Став юношей, в «пору надежд и грусти нежной», Онегин, одетый по последней моде, оказался предоставленным самому себе.
В числе его достоинств, ценимых в свете, — свободное владение французским языком, умение танцевать и непринужденные манеры.

Чего ж вам больше?
Свет решил,
Что он умен и очень мил.

Кроме того, «по мненью многих (Судей решительных и строгих)»,Онегина можно было даже считать «ученым», почти «педантом» (а это не приличествовало светскому человеку), поскольку в разговоре он мог затронуть любую тему и в важном споре умел хранить многозначительное молчание «и возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм».

Познаний Онегина хватало и на то, чтобы продемонстрировать при случае знание нескольких латинских фраз или процитировать «хоть не без греха / Из Энеиды два стиха».Исторические познания Онегина выражаются в том, что «дней минувших анекдоты / От Ромула до наших дней / Хранил он в памяти своей».
К поэзии / был совершенно равнодушен, не умел отличить ямба от хорея, но «читал Адама Смита».

Главное же дарование Онегина проявлялось в другой сфере.

...в чем он истинный был гений,
 Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной...

Онегин умел очень убедительно казаться мрачным, внимательным или равнодушным, красноречивым, нежным и дерзким; умел забавлять, побеждать умом и страстью, умел «подслушать сердца первый звук, / Преследовать любовь...», «тревожить сердца кокеток записных», злословить соперников и дружить с мужьями своих возлюбленных.

День Онегина начинается с того, что утром он получает приглашения в несколько домов. В первой половине дня он прогуливается по бульвару, потом едет обедать в модный ресторан, где наслаждается изысканным обедом.
Вечером Онегин, «театра злой законодатель, / Непостоянный обожатель / Очаровательных актрис / Почетный гражданин кулис», отправляется в театр. Он небрежно «идет меж кресел по ногам», скептически оглядывает публику, рассеянно смотрит на сцену и изрекает:

Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел.

Не досмотрев спектакля, Онегин отбывает домой, переодеться перед балом.

Кабинет Онегина обставлен по последней моде. Фарфоровые и бронзовые безделушки, всевозможные туалетные принадлежности («щетки тридцати родов / И для ногтей и для зубов») — «все украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет». Той же данью моде являются

И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,

облагораживающие «сельскую простоту» его кабинета в деревне. Уже утром, когда к своим дневным трудам спешат купцы, разносчики, булочники, О. появляется в своих апартаментах.

И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.

Но ни свобода, ни молодость, ни постоянные развлечения не делают Онегина счастливым.

...рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели...

Он пробовал было заняться литературой, «зевая, за перо взялся», но скоро бросил — «труд упорный / Ему был тошен; ничего / Не вышло из пера его». Занятия наукой также были непродолжительны: «читал, читал, а все без толку: / Там скука, там обман иль бред...И устарела старина, / И старым бредит новизна».

Онегин уже собрался путешествовать, однако кончина отца, а потом и дяди не дали осуществиться и этому намерению. Получив после дядюшки наследство (от отцовского он благоразумно отказался, так как оно было обременено долгами), Онегин становится сельским жителем, радуясь, что «прежний путь / Переменил на что-нибудь». Первые два дня его занимали поля, дубравы, рощи и ручьи...

Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же...
Хандра ждала его на страже
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.

Ища себе занятие, Онегин учредил новый порядок в своих владениях, «чтоб только время проводить»:

Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил,

что, правда, вызвало неудовольствие соседей-помещиков, решивших, что Онегин «опаснейший чудак». Эту репутацию укрепляет и нежелание Онегина знаться с соседями.

Единственный, с кем он сходится, — новый владелец соседнего поместья Владимир Ленский. Несмотря на разницу во взглядах («Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень / Не столь различны меж собой»), Онегин и Ленский вскоре стали неразлучны.

Меж ими все рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.

Онегин слушал пылкие тирады друга с улыбкой, стараясь удержать напрашивающееся «охладительное слово».

И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству;
И без меня пора придет;
Пускай покамест он живет
Да верит мира совершенству...

Нечувствительный к поэзии, Онегин даже снисходит до слушания «северных поэм», которые сочиняет Ленский, «хоть их не много понимал».
Особенно часто и охотно рассуждают они о любви, от которой, как считает Онегин, он уже излечился навсегда. Ленский же рассказывает другу своей «любви младую повесть».

В один из вечеров Ленский уговорил Онегина навестить вдову Ларину, в дочь которой, Ольгу, влюблен «младой поэт». Онегин снисходительно отзывается о хозяйке дома («очень милая старушка»), но не одобряет выбора Ленского.

В чертах у Ольги жизни нет.
<...>
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне. 

Ее старшая сестра, Татьяна, по мнению Онегина, гораздо одухотвореннее Ольги.
На Татьяну же появление в их провинциальном уединении столичного денди производит сильное впечатление («пора пришла, она влюбилась»). В необдуманном порыве она пишет письмо Онегину, открывая ему свое сердце.

Онегин растроган посланием Татьяны («язык девических мечтаний / В нем думы роем возмутил»). На минуту им овладевает былой пыл, но «обмануть он не хотел / Доверчивость души невинной». Уединившись с Татьяной в саду, Онегин старается быть с ней предельно тактичным и искренним.

Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства...
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства...

Он уверяет Татьяну, что любовь для него уже давно не существует, что если бы он захотел наконец ограничить свою жизнь «домашним кругом», то не искал бы иной спутницы жизни, кроме Татьяны...

Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе не достоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней. 

Свою речь Онегин завершает нравоучением:

Полюбите вы снова: но...
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.

Однако с наступлением холодов, несмотря на спокойное размеренное существование, Онегин «вдался в задумчивую лень». Из этого состояния его на время вывел визит Ленского, который приглашает Онегина на именины Татьяны.
Появление Онегина среди гостей, прибывших поздравить именинницу, было тяжелым испытанием для Татьяны («...ей душно, дурно; / Она приветствий двух друзей / Не слышит...»)

Траги-нервических явлений,
Девичьих обмороков, слез
Давно терпеть не мог Евгений...

Свою досаду он изливает на Ленского, затащившего его к Лариным.

...девы томный вид,
Ее смущение, усталость
В его душе родили жалость:
Он молча поклонился ей,
Но как-то взор его очей
Был чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Невольно ль, иль из доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил:
Он сердце Тани оживил.

И все же Онегин не отказался от желания побесить Ленского. Раз за разом вальсирует он с Ольгой, «ей шепчет нежно / Какой-то пошлый мадригал, И руку жмет — и запылал / В ее лице самолюбивом / Румянец ярче».
Онегин добился своего. Вне себя от гнева на коварного друга и ветреную невесту Ленский покидает бал, горя жаждой мщения. Он решает вызвать Онегина на дуэль.

Наутро Онегина посетил бывший бретер, «глава повес, трибун трактирный», Зарецкий, доставивший соседу вызов от Ленского. Хотя Онегин внешне казался невозмутимым, в душе он в случившемся винил себя.

Во-первых, он уж был не прав,
Что над любовью робкой, нежной
Так подшутил вечор небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце. Но теперь 
Уж поздно; время улетело...
К тому ж — он мыслит — в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов...»
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!

В утро дуэли Онегин «спал... мертвым сном» и, как ни торопил он своего слугу, француза Гильо, к месту поединка прибыл с большим опозданием. Онегин не позаботился обзавестись секундантом и предложил, чтобы таковым был Гильо.

«Мой секундант? — сказал Евгений,
Вот он: мой друг, monsieur Guillot.
Хоть человек он неизвестный,
Но уж конечно малый честный».

В этом предложении, как и в опоздании на поединок, проявилось явное пренебрежение Онегина к Зарецкому, которого таким образом приравнивали к лакею (недаром Зарецкий «губу закусил»), и не слишком серьезное отношение к дуэли. Онегин явно не собирался убивать или ранить противника, но в силу светских предрассудков, даже очевидно презирая Зарецкого, действует все же по его сценарию.

Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтиться ль полюбовно?..
Но дико светская вражда
Боится ложного стыда.

Срабатывает стереотип дуэльного «кодекса чести» — выстрел Онегина, произведенный почти автоматически, подводит кровавый итог нелепому недоразумению. «Онегин к юноше спешит, / Глядит, зовет его... напрасно: Его уж нет».

О таком исходе поединка Онегин и не помышлял. Вот почему он «в тоске сердечных угрызений, / Рукою стиснув пистолет, Глядит на Ленского...» «Окровавленная тень» безвременно погибшего от его руки друга вынуждает Онегина покинуть деревню.

Вновь с Онегиным читатель встречается по прошествии нескольких лет. Автор вопрошает:
Все тот же ль он, иль усмирился?
Иль корчит так же чудака?
Скажите: чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной,
Иль просто будет добрый малый,
Как вы да я, как целый свет?

Однако действительность еще тривиальнее: баловень судьбы,

Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга,
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.

Онегин пробует развлечься путешествиями, но и «странствия без цели» вскоре надоели ему.

На балу в Петербурге Онегин встречается с Татьяной, привлекающей всеобщее внимание своей красотой и изысканностью манер. Он не верит своим глазам. Неужели эта блестящая светская дама та самая наивная девочка «из глуши степных селений»?
Онегин просит князя, «родню и друга своего», представить его; при этом выясняется, что Татьяна — жена князя. Она великолепно владеет собой, ни жестом, ни взглядом не выдавая своих чувств при встрече со старым знакомым. Он же, напротив, может быть,впервые в жизни растерялся.

С ней речь хотел он завести
И — и не мог.

В задумчивости едет Онегин домой. Ночью его тревожат грустные и прелестные мечты. Утром Онегин получает приглашение к князю N. С этого момента, как в ранней юности, Онегин испытывает странное смятение.

Онегин вновь часы считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.

Целый вечер Онегин, не обращая ни на кого внимания, занят лишь Татьяной, в которой теперь он видит «неприступную богиню». «В тоске любовных помышлений / И день и ночь проводит он», используя малейшую возможность хотя бы просто увидеть Татьяну, и счастлив, если коснется ее руки или поднимет платок. Однако же все усилия Онегина напрасны — Татьяна словно не замечает его, хотя и не избегает встреч («кокетства в ней ни капли нет»). Онегин изнемогает — окружающие начинают думать, что он болен чахоткою. Наконец «больной, / Княгине слабою рукой / Он пишет страстное посланье», несмотря на то, что прежний опыт волокитства подсказывает ему: от таких писем мало толку. По всей вероятности, при этом Онегин не может не вспомнить письма Татьяны к нему и своей на него реакции. И все же — он не в состоянии промолчать...

Чего хочу? с какою целью
Открою душу вам свою?
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
<...>
...Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан.
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
<...>
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я...
<.. >
Но так и быть: я сам себе
Противиться не в силах боле;
Все решено: я в вашей воле
И предаюсь моей судьбе.

Но на свое пылкое и откровенное послание Онегин не получает отклика. Безответными остаются и второе и третье письма. При случайной встрече Татьяна обдает Онегина «крещенским холодом». «Надежды нет! Он уезжает, / Свое безумство проклинает — / И, в нем глубоко погружен, / От света вновь отрекся он».

Онегин пытается заняться чтением: поглощает философские трактаты, историческую и публицистическую литературу — выбор книг пестр и случаен, более того, даже архаичен (авторы, с которыми знакомится Онегин, принадлежат к XVIII и даже XVII веку).

И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко...

Куда бы ни устремился Онегин в своих мечтах, он неизменно помнит о ней.

Он так привык теряться в этом,
Что чуть с ума не своротил
Или не сделался поэтом.

В уединении провел он всю зиму и лишь ранней весной впервые покинул свое жилище и, разумеется, отправился к Татьяне. Онегин застает ее за чтением какого-то письма, над которым она проливает слезы.

В тоске безумных сожалений
К ногам ее упал Евгений.

Объяснение с Татьяной вылилось в ее монолог, после чего Онегин, так и не промолвивший ни слова, остался стоять «будто громом поражен», погруженный в «бурю ощущений». Появляется муж Татьяны, и автор навсегда оставляет своего героя «в минуту,злую для него».

↑ Ленский - характеристика.

Ленский Владимир — центральный персонаж романа в стихах А.С.Пушкина «Евгений Онегин», деревенский сосед Онегина, «красавец в полном цвете лет» (ему около восемнадцати). Ленский богат, он учился в Германии, в Геттингенском университете, где приобщился к философии Канта и приобрел «дух пылкий и довольно странный, / Всегда восторженную речь / И кудри черные до плеч». Он еще пленяется блеском и шумом жизни, предается мечтам и уверен, что его еще ждут чудеса.

Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна... < ...>
Что есть избранные судьбами, 
Людей священные друзья; 
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.

Такое мироощущение, естественно, делает Ленского поэтом, ориентирующимся на творчество Шиллера и Гете.

И муз возвышенных искусства, 
Счастливец, он не постыдил: 
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства, 
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.

Стихи самого Ленского посвящены прежде всего любви; в них присутствуют все романтические общие места — туманная даль, печаль,  разлука, романтические розы.

Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.

У деревенских соседей-помещиков Ленский считается завидным женихом, хотя они и видят в нем полурусского человека. Сам Ленский пока не имел охоты стеснить себя узами брака, но весьма охотно рассуждал с Онегиным о любви к Ольге.

Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще любить осуждена: 
Всегда, везде одно мечтанье, 
Одно привычное желанье, 
Одна привычная печаль.
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки,
Ни музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни науки
Души не изменили в нем, 
Согретой девственным огнем.

Эта влюбленность брала начало еще в детстве — отцы молодых людей договорились поженить Ленского и Ольгу.
С детских лет Ленский полюбил «уединенье, тишину, / И ночь, и звезды, и луну... / И слезы, тайных мук отраду». Чувства эти он охотно культивировал в себе и далее. Так, по приезде в родные места после пребывания в Германии он посетил могилы отца Ольги и своих родителей, почтив их память слезами и стихотворными надписями.

Ленский тесно сошелся с Онегиным, но еще чаще бывает он по вечерам у Лариных. Влюбленность Л. возрастает с каждым визитом. Он не расстается с Ольгой. Они гуляют по саду, держась за руки, сидят вдвоем в потемках, и Ленский «только смеет иногда... Раз-витым локоном играть / Иль край одежды целовать». Он вслух читает Ольге нравоучительный роман, пропуская целые страницы, «опасные для сердца дев».
Везде и всюду Ленский «занят Ольгою своей». Он рисует в eе альбоме традиционные «надгробный камень, храм Киприды, / или на лире голубка» или сочиняет для нее элегию.
Теперь уже Ленский с нетерпением ожидает скорой свадьбы. Oн ждет от женитьбы только радостей — «зевоты хладная чреда / Ему не снилась никогда».

Он был любим... по крайней мере
Так думал он, и был счастлив.

После инцидента на балу у Лариных Ленский «вспыхнул, сам не свой, / В негодова- нии ревнивом».

Что слышит он? Она могла... 
Возможно ль? Чуть лишь из пеленок, 
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!
Не в силах Ленский снесть удара; 
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет. Пистолетов пара,
Две пули — больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.

Свое импульсивное решение Ленский претворяет в жизнь: поутру Зарецкий вручил Онегину картель, в котором «учтиво, с ясностью холодной / Звал друга Ленский на дуэль». Он ждет ответа, «кипя враждой нетерпеливой», боясь, чтобы Онегин «не отшутился как-нибудь».
Вначале Ленский не желает видеть Ольгу до поединка, но не вытерпел — «и очутился у соседок». Юный поэт полагал, что смутит невесту своим приездом, но она была так весела и беспечна, так естественно осведомилась, почему Ленский вчера рано покинул бал, что

Все чувства в Ленском помутились, 
И молча он повесил нос.
Исчезли ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда...

Почувствовав, что он по-прежнему любим, Ленский испытывает раскаяние и почти готов просить у нее прощения. Но повернуть события вспять невозможно. Ленский убеждает себя:

«Буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал...»
Все это значило, друзья: 
С приятелем стреляюсь я.

В преддверии поединка весь вечер Ленский испытывает смену настроений — от рассеянности до веселья. Перед расставанием с Ольгой «сжалось / В нем сердце, полное тоской». И, ничего не сказав, Ленский расстается с невестой.
Дома он осмотрел пистолеты, попытался читать, но все его мысли были сосредоточены на Ольге.

Владимир книгу закрывает, 
Берет перо; его стихи, 
Полны любовной чепухи, 
Звучат и льются.

Эти, по определению автора, темные и вялые строки обращены к ней:

Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит? 
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон. 
Паду ли я, стрелой пронзенный, 
Иль мимо пролетит она,
Все благо: бдения и сна
Приходит час определенный; 
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я — быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!.. 
Сердечный друг, желанный друг, 
Приди, приди, я твой супруг!..

Утро поединка стало для Ленского последним.

Онегин выстрелил... Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет,
На грудь кладет тихонько руку
И падает.
...
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен; 
Дымясь из раны кровь текла.

Вместо традиционной эпитафии своему герою автор размышляет: какова могла быть судьба Ленского, если бы не злосчастная дуэль?

Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден; 
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта, 
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас...
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел. 
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел. 
Во многом он бы изменился, 
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат, 
Носил бы стеганый халат; 
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел, 
Пил, ел, скучал, толстел, хирел, 
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей, 
Плаксивых баб и лекарей.

Могила Ленского расположена в живописном месте, под двумя сросшимися соснами, у журчащего ручья. Здесь отдыхает пахарь, сюда за водой приходят жницы, здесь пастух поет свои песни. Сюда иногда заглядывает молодая горожанка, проводящая лето в деревне, и, прочитав надпись на простом памятнике, погружается в свои мечты и размышляет о судьбе Ольги.
А Ольга некоторое время вместе с сестрой ходила на могилу Ленского, чтобы, обнявшись, поплакать.

Но ныне... памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет...

Недолго горевала Ольга о бедном юноше. Она полюбила улана, стала его женой и вместе с мужем покинула родные края. И лишь один автор еще помнит о нем.

Мой бедный Ленский! за могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый
Измены вестью роковой,
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный, 
Уж не смущается ничем,
И мир ему закрыт и нем?..
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.

↑ Автор в романе "Евгений Онегин".

Автор в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» является одновременно и режиссером созданного им театра, и участником событий, причем тональность его позиции постоянно меняется — от элегической до сатирической.

Во Введении Автор характеризует свое творение как произведение, написанное «рукой пристрастной»:
...собранье пестрых глав
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

Обращаясь к своим почитателям («Друзья Людмилы и Руслана»), Автор представляет Онегина в качестве своего «доброго приятеля» и одновременно сообщает подробность своей биографии, понятную кругу друзей («вреден север для меня»).
Позднее Автор уточняет обстоятельства своего знакомства с Онегиным:

Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.

В Онегине Автора привлекают «неподражательная странность и резкий охлажденный ум». И тот и другой познали «страстей игру», «в обоих сердца жар угас», «обоих ожидала злоба слепой фортуны и людей». Нравятся Автору и умение Онегина вести «язвительный спор», его желчные шутки и мрачные эпиграммы; не раз бродили они светлыми летними ночами по уснувшей столице, стояли над дремлющей Невой. Вместе с Онегиным Автор собирался путешествовать по «чуждым странам», но по воле случая разошлись (у Онегина умерли отец и дядя, и он уехал в унаследованное имение).

От воспоминаний о прошлом Автор переходит к сетованиям на свою судьбу:

Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.

Следуя за своим героем в театр, Автор дает беглый очерк истории русского театра:

Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись.

Но все это в прошлом. Тогда балерины и певицы казались «богинями». Ныне их место на сцене заступили другие актрисы, уже не волнующие Автора.
Описание туалета Онегина порождает у Автора поток свободных ассоциаций, касающихся самых различных предметов, причем суждения эти чаще всего приобретают чеканную афористическую форму:

Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.

И при изображении бала Автор не детализирует картины, а передает свои воспоминания и ощущения, рассуждает о былых празднествах и тех красавицах, чьи легкие ножки еще и сейчас тревожат сердце поэта.

Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!

Таким образом, уже в начале романа личность Автора временами выходит на первый план повествования, становясь одним из персонажей произведения, побуждая читателя ждать новых мыслей, оценок и биографических подробностей.

Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,

дабы «насмешливый читатель» не вообразил, что в романе начертан автопортрет поэта.

Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.

Перечитав первую главу, Автор признается, что обнаружил в ней немало противоречий,

Но их исправить не хочу...

Во второй главе «удельный вес» прямого вмешательства Автора в повествование несколько снижается, но тем не менее он не скрывает своего присутствия. Так, по поводу внешности Ольги он замечает, что подобный портрет красавицы легко обнаружить в любом современном романе. Такой идиллический образ и сам он прежде любил, однако теперь «надоел он мне безмерно».

Автор считает необходимым обосновать свой выбор «простонародного» имени героини.

Ее сестра звалась Татьяна...
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей...

Поведав типовую историю жизни стариков Лариных, Автор приходит к выводу о постоянной повторяемости событий и судеб и неотвратимости печального жизненного финала любого из смертных:

Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут...
< ...>
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
Не отделяя себя от всех прочих, 

Автор признается, что не хотел бы, как большинство, исчезнуть, не оставив о себе памяти, и не только у родных.

Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной...

Творчество, литература — постоянный и важный предмет размышлений Автора. В третьей главе, представляя читателю Татьяну, он сравнивает старый тип литературного героя с современным. Прежде центральный персонаж романа всегда выглядел как «совершенства образец», постоянно жертвующий собой, хотя в конце концов «всегда наказан был порок, / Добру достойный был венок».

Новая словесность избегает морализирования:в ней, наоборот, «порок» торжествует («лорд Байрон прихотью удачной / Облек в унылый романтизм / И безнадежный эгоизм»). Если Автор когда-нибудь «унизится» до «смиренной прозы», то напишет роман «на старый лад». В нем будут воспроизведены «преданья русского семейства, / Любви пленительные сны / Да нравы нашей старины» со свадьбою в финале.

В настоящий же момент Автор не скрывает своего сочувствия к Татьяне:

Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний...

Образ Татьяны выглядит особенно привлекательным при сравнении с теми неумолимо добродетельными красавицами, что попадались Автору и для которых «внушать любовь... беда», а пугать поклонников — «отрада». Татьяна же виновата лишь в том, что, «послушная веленью чувства», доверчиво смотрит на мир и «любит без искусства».

Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.

Автор не стремится представить свою героиню некой идеальной девой. Он не скрывает, что Татьяна

...по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном.
Итак, писала по-французски.

В нетвердом владении письменной речью повинна не одна Татьяна, разве и у прочих дам «язык чужой/ Не обратился ли в родной?». Впрочем, к ученым дамам, к «академикам в чепце», Автор испытывает предубеждение:

Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи...

В четвертой главе Автор появляется лишь после объяснения Онегина с Татьяной и, кратко охарактеризовав поведение Онегина («души прямое благородство»), делится своими наблюдениями о светской дружбе. «Уж эти мне друзья! Об них недаром вспомнил я» — ибо нет такой нелепицы и клеветы, которую ваш друг с улыбкой, «без всякой злобы и затей» не повторил бы прилюдно.

А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит... как родной!
Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя...

Вместе с Ленским, завладев альбомом Ольги (в нем юный поэт запечатлевает откровения своей музы), Автор обрисовывает типичный альбом уездной барышни и светской дамы. В первом — «назло правописанью / Стихи без меры», клятвы в любви и дружбе «до гробовой доски», изображения сердец, факелов и цветов... Во втором — рисунки знаменитых художников, строки прославленных поэтов... Но именно от этих альбомов Автора бросает «в дрожь и злость», потому что владельцы этих альбомов постоянно эксплуатируют его:

И шевелится эпиграмма.
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!

В описание поздней осени, сделанное в нарочито объективном тоне, вдруг неожиданно включается голос Автора, который словно перебивает самого себя:

И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей...
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)

Пятая глава открывается зимним пейзажем, ставшим хрестоматийным:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь...

Легкая авторская ирония ощущается в обращении к читателю, который, возможно, не найдет в этих строках «изящного» («Все это низкая природа»), тем более что первый снег, как указывает Автор, уже описан «роскошным слогом» (Вяземский) и изображен «певцом финляндки молодой» (Баратынский).

И в подробном перечне гостей, приглашенных на именины Татьяны, Автор на мгновение мелькает в пестрой толпе [«Мой брат двоюродный, Буянов... (Как вам, конечно, он знаком)...»]. Здесь Автор не просто обнаруживает себя, он прибегает к реминисценции(Буянов — герой поэмы «Опасный сосед», написанной В.Л. Пушкиным, дядей поэта).

Предугадать появление Автора в романе не представляется возможным. Так, упоминая о карточной игре, затеянной гостями Лариных после праздничного обеда, Автор демонстративно продолжает рассуждать о «низких предметах»:

Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!

Наконец Автор «спохватывается», что до сей поры делал слишком много отступлений:

Пора мне сделаться умней,
В делах и в слоге поправляться,
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.

Однако очень скоро Автор «забывает» о своем намерении и снова делится с читателями своими соображениями о танцах.

Мазурка раздалась. Бывало,
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале все дрожало,
Паркет трещал под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не то: и мы, как дамы,
Скользим по лаковым доскам.
Но в городах, по деревням
Еще мазурка сохранила
Первоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Все те же: их не изменила
Лихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян.

По завершении дуэли Автор снова отвлекается от основной сюжетной линии (два возможных варианта судьбы Ленского), вообще как бы «теряет» нить повествования,обещая со временем дать полный отчет о том, что сталось с Онегиным и Татьяной.

Но не теперь. Хоть я сердечно
Люблю героя моего...
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я — со вздохом признаюсь —
За ней ленивей волочусь.
Мечты, мечты! где ваша сладость?
Где вечная к ней рифма младость?
Ужель и вправду наконец
Увял, увял ее венец?
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
<.. > Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.

Седьмая глава вновь открывается пейзажной зарисовкой, известной каждому с детства:

Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями...

Картина эта проникнута мажорным настроением, но одновременно Автор обнаруживает и другое отношение к «утру года»:

Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови!
Или мне чуждо наслажденье,
И все, что радует, живит,
Все, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно
И все ей кажется темно?

В поле зрения Автора попадают самые различные явления и предметы, порой лишь косвенно связанные с непосредственным объектом повествования. Например, в связи с отъездом Лариных из деревни Автор размышляет о технических возможностях отечества в будущем, причем предвидение это слегка окрашено иронией:

Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Со временем (по расчисленью 
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут.
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою дутой,
Раздвинем горы, под водой
Пророем дерзостные своды,
И заведет крещеный мир
На каждой станции трактир.

Заканчивается долгое и скучное путешествие Лариных, они въезжают в Москву. Но бывшая столица представлена в романе не глазами Татьяны, а в восприятии Автора:

Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!

В начале восьмой главы Автор вообще становится почти равноправным, если не центральным, персонажем романа. Он вспоминает о начале своей литературной деятельности:

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
И свет ее с улыбкой встретил;
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.

Муза сопутствовала Автору и в «шуме пиров и буйных споров», скакала с ним по скалам Кавказа, посещала «в глуши Молдавии печальной» шатры «племен бродящих»...

Вдруг изменилось все кругом,
И вот она в саду моем
Явилась барышней уездной,
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках.
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу.

Среди этого шумного сборища возникает Онегин, и сразу же в его адрес сыплются колкие сравнения, намеки. Автор заступается за своего героя, доказывая, что «в свете» только посредственность воспринимается без раздражения, тогда как «пылких душ неосторожность / Самолюбивую ничтожность / Иль оскорбляет, иль смешит...»

На эпизоде объяснения Татьяны с Онегиным нить повествования неожиданно обрывается.

И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь, оставим,
Надолго... навсегда.

Автор отказывается от традиционного конца, при котором роман завершается свадьбой или гибелью действующих лиц.
Последняя строфа романа сначала переводит повествование из конкретно-индивидуального в абстрактный план, с тем чтобы стереть грань между литературным вымыслом и реальностью:

Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал...
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
А та, с которой образован
Татьяны милый идеал...
О много, много рок отъял!
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.

↑ Белинский о романе Пушкина «Евгений Онегин». О Ленском и Ольге, Татьяне, Евгении и образе автора.

(из статей 8, 9)

«Прежде всего, в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведенную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица. Историческое достоинство этой поэмы тем выше, что она была на Руси и первым и блистательным опытом в этом де. В ней Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося общественного самосознания — заслуга безмерная!

...Форма романов вроде «Онегина» создана Байроном... Байрон писал о Европе для Европы... эта личность... стремилась... к суду над его прошедшею и настоящею историею... Пушкин писал о России для Рос- сии... он далек был от того, чтобы соблазниться создать что-нибудь в байроновском роде, пиша русский роман... И зато его «Онегин» — в высшей степени оригинальное и национально-русское произведение.

Вместе с современным ему гениальным творением Грибоедова — «Горе от ума» — стихотворный роман Пушкина положил прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе. До этих двух произведений, как мы уже и заметили выше, русские поэты еще умели быть поэтами, воспевая чуждые рус- ской действительности предметы, и почти не умели быть поэтами, принимаясь за изображение мира русской жизни...

...Вместе с «Онегиным» Пушкина его (Грибоедова) «Горе от ума» было первым образцом поэтического изображения русской действительности в обширном значении слова. В этом отношении оба эти произведения положили собою основание последующей литературе, бы- ли школою, из которой вышли и Лермонтов и Гоголь. Без «Онегина» был бы невозможен «Герой нашего времени», так же как без «Онегина» и «Горя от ума» Гоголь не почувствовал бы себя готовым на изображение русской действительности, исполненное такой глубины и истины.

...Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи. Чтоб верно изображать какое-нибудь общество, надо сперва постигнуть его сущность, его особность, а этого нельзя иначе сделать, как узнав фактически и оценив философски ту сумму правил, которы- ми держится общество. У всякого народа две философии: одна ученая, книжная, торжественная и праздничная, другая — ежедневная, домашняя, обиходная. Часто обе эти философии находятся более или менее в близ- ком соотношении друг к другу, и кто хочет изображать общество, тому надо познакомиться с обеими, но последнюю особенно необходимо изучить... И вот глубокое знание этой-то обиходной философии и сделало «Онегина» и «Горе от ума» произведениями оригинальными и чисто русскими.

К числу великих заслуг Пушкина принадлежит и то, что он вывел из моды и чудовищ порока и героев добродетели, рисуя вместо их просто людей.

В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин. Он любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам, и в «Онегине» он решил- ся представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, то есть в двадцатых годах текущего столетия».

Об Онегине

«Поэт очень хорошо сделал, выбрав себе героя из высшего круга общества. Онегин — отнюдь не вельможа, Онегин — светский человек...
...Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видёла в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека! Это мало, многие добро- душно верили и верят, что сам поэт хотел изобразить Онегина холодным эгоистом. Это уже значит — имея глаза, ничего не видеть. Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям... Онегин не был ни холоден, ни сух, ни черств... в душе его жила поэзия... вообще он был не из числа обыкновенных, дюжинных людей. Невольная преданность мечтам, чувствительность и беспечность при созерцании красот при- роды и при воспоминании о романах и любви прежних лет — все это говорит больше о чувстве и поэзии, нежели о холодности и сухости. Дело только в том, что Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры, потому что человек с озлобленным умом бывает недоволен не только людьми, но и самим собою. Дюжинные люди всегда довольны собою, а если им везет, то и все- ми. Жизнь не обманывает глупцов; напротив, она все дает им, благо немногого просят они от нее — корма, пойла, тепла...

Онегин — добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие лю- ди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность... В душе его еще тлелась искра надежды — воскреснуть и освежиться в тиши уединения, на лоне природы, но он скоро увидел, что перемена мест не изменяет сущности некоторых неотразимых и не от нашей воли зависящих обстоятельств... Онегин — страдающий эгоист... Его можно назвать эгоистом поневоле...

Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать...»

Ленский и Ольга

«В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление, и люди такого рода тогда действительно начали появляться в русском обществе.

Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Нет нужды говорить, что это было существо, доступное всему прекрасному, высокому, чистая душа и благородная. Но в то же время «он сердцем милый был невежда», вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее.
Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии. Он полюбил Ольгу, — и что ему была за нужда, что она не понимала его, что, вышедши замуж, она сделалась бы вторым, исправленным изданием своей маменьки, что ей все равно было выйти — и за поэта, товарища ее детских игр, и за довольного собою и своею лошадью улана? Ленский украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых у ней не было и о которых она и не заботилась... Ленский видел в ней фею, сильфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни. В простом желании Онегина подшутить над ним он увидел и измену, и обольщение, и кровавую обиду. Результатом всего этого была его смерть, заранее воспетая им в туманно-романтических стихах...

Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или ...делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же не- приятны, как и старые идеальные девы, и которые боль- ше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. ...Становя себя центром мира, они спокойно смотрят на все, что делается в мире, и твердят о том, что счастие внутри нас, что должно стремиться душою в надзвездную сторону мечтаний и не думать о суетах этой земли, где есть и голод, и нужда... Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно прекрасно было в Ленском... в них только претензии на великость и страсть марать бумагу. Все они поэты, и стихотворный балласт в журналах доставляется одними ими. Словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди.


...Ольга — существо простое, непосредственное, которое никогда ни о чем не рассуждало, ни о чем не спрашивало, которому все было ясно и понятно по привычке и которое все зависело от привычки. Она очень плакала о смерти Ленского, но скоро утешилась, вышла за улана и из грациозной и милой девочки сделалась дюжинною барынею, повторив собою свою маменьку, с небольшими изменениями, которых требовало время».


Татьяна
«Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество того времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую, сторону; но едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый по- этически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину...

Натура Татьяны не многосложна, но глубока и сильна. В Татьяне нет этих болезненных противоречий, которыми страдают слишком сложные натуры; Татьяна создана как будто вся из одного цельного куска, без всяких приделок и примесей. Вся жизнь ее проникнута тою целостностью, тем единством, которое в мире искусства составляет высочайшее достоинство художественного произведения. Страстно влюбленная, простая деревенская девушка, потом светская дама, Татьяна во всех положениях своей жизни всегда одна и та же; портрет ее в детстве, так мастерски написанный поэтом, впоследствии является только развившимся, но не изменившимся.
.
..Татьяна — существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная. Любовь для нее могла быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой примирительной середины. При счастии взаимности любовь такой женщины — ровное, светлое пламя; в противном случае — упорное пламя, которому сила воли, может быть, не позволит прорваться наружу, но которое тем разрушительнее и жгучее, чем больше оно сдавлено внутри. Счастливая жена, Татьяна спокойно, но тем не менее страстно и глубоко любила бы своего мужа, вполне пожертвовала бы собою детям... но не по рассудку, а опять по страсти, и в этой жертве, в строгом выполнении своих обязанностей нашла бы свое величайшее наслаждение, свое верховное блаженство. И все это без фраз, без рассуждений, с этим спокойствием, с этим внешним бесстрастием, с этою наружною холодностью, которые составляют достоинство и величие глубоких и сильных натур.

Это дивное соединение грубых, вульгарных предрассудков с страстию к французским книжкам и с уважением к глубокому творению Мартына Задеки возможно только в русской женщине. Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви; ничто другое не говорило ее душе; ум ее спал, и только разве тяжкое горе жизни могло потом разбудить его, да и то для того, чтоб сдержать страсть и подчинить ее расчету благоразумной морали... Дикое растение, вполне предоставленное самому себе, Татьяна создала себе свою собствен- ную жизнь, в пустоте которой тем мятежнее горел пожиравший ее внутренний огонь, что ее ум ничем не был занят.

Без книги она была бы совершенно немым существом, и ее пылающий и сохнущий язык не обрел бы ни одного живого, страстного слова, которым бы могла она облегчить себя от давящей полноты чувства. И хотя непосредственным источником ее страсти к Онегину была ее страстная натура, ее переполнившаяся жажда сочувствия, — все же началась она несколько идеально. Татьяна не могла полюбить Ленского и еще менее могла полюбить кого-нибудь из известных ей мужчин: она так хорошо их знала, и они так мало представляли пищи ее экзальтированному, аскетическому воображению... И вдруг является Онегин. Он весь окружен тайною, его аристократизм, его светскость, неоспоримое превосходство над всем этим спокойным и пошлым миром, среди которого он явился таким метеором, его равнодушие ко всему, странность жизни — все это произвело таинственные слухи, которые не могли не действовать на фантазию Татьяны, не могли не расположить, не подготовить ее к решительному эффекту первого свидания с Онегиным. И она увидела его, и он предстал перед нею, молодой, красивый, ловкий, блестящий, равнодушный, скучающий, загадочный, непостижимый, весь неразрешимая тайна для ее неразвитого ума, весь обольщение для ее дикой фантазии... Есть женщины, которых внимание мужчина может возбудить к себе только равнодушием, холодностью и скептицизмом, как признаками огромных требований на жизнь или как результатом мятежно и полно пережитой жизни; бедная Татьяна была из числа таких женщин...

...Объяснение Онегина с Татьяною в ответ на ее письмо. Как подействовало на нее это объяснение, — понятно: все надежды бедной девушки рушились, и она еще глубже затворилась в себе для внешнего мира.

Итак, в Татьяне, наконец, совершился акт сознания (после посещения дома Онегина): ум ее проснулся. Она поняла наконец, что есть для человека интересы, есть страдания и скорби, кроме интереса страданий и скорби любви. Но поняла ли она, в чем именно состоят эти другие интересы и страдания, и если поняла, послужило ли это ей к облегчению ее собственных страданий? Конечно, поняла, но только умом, головою, потому что есть идеи, которые надо пережить и душою и телом, чтоб понять их вполне, и которых нельзя изучить в книге. И потому книжное знакомство с этим новым миром скорбей если и было для Татьяны откровением, это откровение произвело на нее тяжелое, безотрадное и бесплодное впечатление: оно испугало ее, ужаснуло и заставило смотреть на страсти, как на гибель жизни, убедило ее в необходимости покориться действительности, как она есть, и если жить жизнью сердца, то про себя, во глубине своей души, в тиши уединения, во мраке ночи, посвященной тоске и рыданиям. Посещение дома Онегина и чтение его книг приготовили Татьяну к перерождению из деревенской девочки в светскую даму, которое так удивило и поразило Онегина.

Теперь перейдем прямо к объяснению Татьяны с Онегиным. В этом объяснении все существо Татьяны выразилось вполне. В этом объяснении высказалось все, что составляет сущность русской женщины с глубокою натурою, развитою обществом, все: и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чувства, и чистота и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которою замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою моралью парализовавшего великодушные движения сердца...

Татьяна не любит света и за счастие почла бы навсегда оставить его для деревни; но пока она в свете — его мнение всегда будет ее идолом, и страх его суда всегда будет ее добродетелью...

...Татьяна — тип русской женщины... Восторженные идеалисты, изучившие жизнь и женщину по повестям Марлинского, требуют от необыкновенной женщины презрения к общественному мнению. Это ложь: женщина не может презирать общественного мнения, но может им жертвовать скромно, без фраз, без самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тягость проклятия, которое она берет на себя, повинуясь другому, высшему закону — закону своей натуры, а ее натура — любовь и самоотвержение...»


Об авторе

«Итак, в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития, и с какою истиною, с какою верностию, как полно и художественно изобразил он его! Мы не говорим о множестве вставочных портретов и силуэтов, вошедших в его поэму и довершающих со- бою картину русского общества, высшего и среднего; не говорим о картинах сельских балов и столичных раутов, — все это так известно нашей публике и так давно оценено ею по достоинству... Заметим одно: личность поэта, так полно и ярко отразившаяся в этой поэме, везде является такою прекрасною, такою гуманною, но в то же время по преимуществу артистическою.
Везде видите вы в нем человека, душою и телом принадлежащего к основному принципу, составляющему сущность изображаемого им класса; короче, везде видите русского помещика... Он нападает в этом классе на все, что противоречит гуманности, но принцип класса для него — вечная истина... И потому в самой сатире его так много любви, самое отрицание его так часто похоже на одобрение и на любование... Вспомните описание семейства Лариных во второй главе и особенно портрет само- го Ларина... Это было причиною, что в «Онегине» многое устарело теперь. Но без этого, может быть, и не вышло бы из «Онегина» такой полной и подробной поэмы русской жизни, такого определенного фактора для отрицания мысли, в самом же этом обществе так быстро развивающейся...

«Онегин» писан был в продолжение нескольких лет, — и потому сам поэт рос вместе с ним, и каждая новая глава поэмы была интереснее и зрелее. Но последние две главы резко отделяются от первых шести: они явно принадлежат уже к высшей, зрелой эпохе художественного развития поэта. О красоте отдельных мест нельзя наговориться довольно, притом же их так много! К лучшим принадлежат ночная сцена между Татьяною и нянею, дуэль Онегина с Ленским и весь конец шестой главы. В последних двух главах мы и не знаем, что хвалить особенно, потому что в них все превосходно; но первая половина седьмой главы (описание весны, воспоминание о Ленском, посещение Татьяною дома Онегина) как-то особенно выдается из всего глубокостию грустного чувства и дивно-прекрасными стихами... Отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его к самому себе исполнены необыкновенной грации, задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является такой любящею, такой гуманною. В своей поэме он умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества! «Онегина» можно назвать энциклопедней русской жизни и в высшей степени народным произведением. 
Удивительно ли, что эта поэма была принята с таким восторгом публикою и имела такое огромное влияние и на современную ей и на последующую русскую литературу? А ее влияние на нравы общества? Она была актом сознания для русского общества, почти первым, но зато каким великим шагом вперед для него!.. Этот шаг был богатырским размахом, и после него стояние на одном месте сделалось уже не- возможным... Пусть идет время и приводит с собою новые потребности, новые идеи, пусть растет русское общество и обгоняет «Онегина» — как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда бу- дет останавливать на ней исполненный любви и благодарности взор...»

↑ Эпиграф в романе "Евгений Онегин" 

Эпиграф (от греческого επιγραφή — надпись) — пословица, изречение, отрывок из произведений отечественных или иностранных авторов, который помещается автором после заглавия произведения или перед отдельными его главами. Эпиграф поясняет замысел произведения или его части. При помощи эпиграфа автор может выразить свое отношение к сюжету, героям, описываемым событиям как бы от другого лица. 

Все перечисленные виды эпиграфа можно обнаружить в романе Пушкина «Евгений Онегин». К первой главе романа, посвященной характеристике Онегина, Пушкин предпослал строку из стихотворения Вяземского «Первый снег»: 

И жить торопится и чувствовать спешит. 

В эпиграфах к второй главе романа автор нарочито сближает написание различных слов, создавая обобщенный образ России, с ее «деревенским» укладом жизни. 

Третья глава, знакомя нас с Татьяной, имеет эпиграф на французском языке: 

Она была девушка, она была влюблена (цитата из поэмы Мальфилатра). 

Глава четвертая, характеризующая нравственные представления Онегина, имеет иронический эпиграф из книги французской писательницы
Ж. Сталь: 

Нравственность в природе вещей. 

Сон Татьяны (глава V) предваряют две строчки из баллады Жуковского «Светлана»: 

О, не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана! 

Многозначительный эпиграф на итальянском языке к главе VI взят из канцоны Ф. Петрарки: 

Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно. 

Речь в этой главе, как известно, идет о ссоре и дуэли Онегина и Ленского. 

К главе VII три эпиграфа: из стихотворения И. Дмитриева, Е. Баратынского и из «Горя от ума» А. Грибоедова. Все три цитаты — о Москве, куда теперь увозят Татьяну «на ярмарку невест». 

И, наконец, заключительная глава романа имеет эпиграф из произведения Байрона (на английском языке): 

Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. 

Нетрудно заметить, что все эпиграфы, выбранные Пушкиным, лирические, иронические, меланхолические, не только передают отношение поэта к героям и описываемым событиям, но находятся в определенном соответствии с самим стилем произведения. 

↑ Роман в стихах: лиро-эпический жанр.

Этот лиро-эпический жанр был создан Пушкиным, до сих пор можно назвать только один его образец — роман в стихах «Евгений Онегин». 

Его можно характеризовать, отталкиваясь от жанра поэмы, особенности которой продолжены в нем на новом уровне, но можно начинать его рассмотрение и продолжая эволюцию романа как жанра, в котором автор обращается к истории личности в ее взаимодействии с обществом.

Этот жанр позволяет изобразить социальные условия формирования характера, обрисовать быт и нравы времени, добавив к объективной картине особую лирическую ноту, близкие автору моменты. 

Создать такое произведение удалось только Пушкину, изобразившему «картину верную» русского общества первой трети XIX века, выделив в ней то, что представлялось ему наиболее значительным. Так в ней совместились объективные и субъективные планы. 

Помимо этого, лиро-эпическая природа жанра привела к тому, что герои эпоса стали знакомыми, «приятелями», милыми сердцу идеалами автора. Эта особенность была решающей в подтверждении достоверности происходящего в романе, расширяла повествование, позволяя включить в него не связанные с сюжетом реалии. Так появилась в романе тема творчества, близкая интересам Пушкина. 

Герои романа в стихах повторяли многие особенности авторской личности, но не были ее двойниками. Они жили в предложенных обстоятельствах, соответствуя времени и социальной правде характеров. Автор также был не только лирическим, но и эпическим героем, реальным учеником Лицея, читавшим Апулея и Цицерона, посещавшим петербургские балы, театры, дружеские пирушки. 

Многосторонность образа автора (лирический герой, эпический персонаж, рассказчик) позволила затронуть как внешнюю действительность, так и эмоциональную сферу, историю, литературу, политику и многое другое, сделала роман всеобъемлющим по содержанию. Кроме этого, автор воплощает особенности, характерные для определенного времени, и субъективные привязанности, обращаясь к вниманию «дружбы», ожидая понимания и сочувствия. Отношение к нему читателя важно для создания атмосферы доверия, составляющей доминанту эмоционального фона. Из-за этого повторить пушкинское достижение оказалось невозможным.

Список литературы:
Энциклопедический словарь юного литературоведа. Сост. В. И. Новиков. — М.: Педагогика, 1988
Прочитаем «Онегина» вместе. Долинина Н.  — Л.: Детская литература, 1971.
Буслакова Т.П. Как анализировать лиро-эпическое произведение. — М.: Высшая школа, 2006.
Словарь литературных персонажей: Русская литература: XVIII — середина XIX вв. — М.: Московский лицей, 1997.
Белинский о романе "Евгений Онегин" (ст. 8,9)

↑ Краткое содержание и отрывки из романа "Евгений Онегин".

Письмо Татьяны, письмо Онегина.
Краткое содержание романа в стихах "Евгений Онегин"