(1)У нас в девятом классе был странный предмет. (2)Он назывался «Машиноведение». (3)Это потому, что в школах тогда насаждалось «политехническое» образование. (4)Из всего курса я запомнил всего лишь два слова, хотя и, говорят, очень важных, — «допуск» и «посадка». (5)На этих уроках, проводимых два раза в неделю, мы занимались чем угодно, но только не поиском различий между допуском и посадкой. (6)А уж такие дикие слова, как, например, «станина», и вовсе пролетали со свистом мимо ещё не увядших юных ушей. (7)Учитель был довольно незлобивый, хотя иногда багровел и начинал на нас кричать. (8)Но его всё равно не боялись. (9)И имя-отчество было у него что-то вроде Ивана Моисеевича. (10)Кажется, именно так его и звали. И выглядел он жалко: треснутые очки, перекрученный, всегда один и тот же галстук, короткие брюки... (12)И говорил он довольно смешно. (13)Нас, например, приводило в исступлённое состояние слово «отверствие». (14)А ещё он говорил «шеШнадцать миллИметров». (15)В общем, легко догадаться, что над ним издевались, или, как это называлось тогда на нашем поганом подростковом языке, «доводили». (16)Доводили его со всей доступной нам изобретательностью. (17)Старались, например, с самым невинным видом задать такой вопрос «по теме», чтобы в ответе непременно прозвучало «шешнадцать». (18)Были у нас даже признанные специалисты в этой малопочтенной области.
(19)На его уроках в полный голос разговаривали, пулялись жёваными промокашками, пускали под потолок бумажные самолётики, вальяжно фланировали по классу... (20)Как он всё это выдерживал, до сих пор ума не приложу. Иногда он на нас кричал, но сразу как-то смущённо спохватывался и говорил тихо, так тихо, что в нескончаемом кошачьем концерте это мог расслышать только я, все десять школьных лет просидевший по причине близорукости на первой парте: «Ребята, ну нельзя же так!» Если я скажу, что при этих словах я начинал испытывать уколы совести, то мне скорее всего не поверят, и правильно сделают. (23)Я, разумеется, и мысли не допускал, что можно и нужно быть не таким, как все. (24)Ещё чего! «Шинель» уже была прочитана мною. (26)И что? (27)А ничего. (28)Все мы ещё из неё не вышли. (29)И в общем-то не особенно и собирались из неё выходить. (30)Для того чтобы научиться содрогаться от невероятного «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?», мне понадобился не один год. (31)Всё это я пишу, если кто ещё не понял, про Гоголя, про Николай Васильича. (32)И к этому мне добавить особенно нечего. (33)А что наш непутёвый Иван Моисеевич был однажды избит и ограблен, что с него было снято новое зимнее пальто, что он шёл до дому пару километров по морозу в одном пиджачке, что он на месяц-полтора слёг с воспалением лёгких и что это обстоятельство несказанно повеселило и обрадовало наш чудесный 9-й «А», я вовсе не выдумываю. (34)Так и было...
(По Л. Рубинштейну )
