Роман биржевого маклера
Питчер, доверенный клерк в конторе биржевого Маклера Гарви Максуэла, позволил своему обычно непроницаемому лицу на секунду выразить некоторый интерес и удивление, когда в половине десятого утра Максуэл быстрыми шагами вошел в контору в сопровождении молодой Стенографистки. Отрывисто бросив "здравствуйте, Питчер", он устремился к своему столу, словно собирался перепрыгнуть через него, и немедленно окунулся в море ожидавших его писем и телеграмм.
Молодая Стенографистка служила у Максуэла уже год. В её красоте не было решительно ничего от стенографии. Она презрела пышность прически Помпадур. Она не носила ни цепочек, ни браслетов, ни медальонов. У неё не было такого вида, словно она в любую минуту готова принять приглашение в ресторан. Платье на ней было простое, серое, изящно и скромно облегавшее её фигуру. Её строгую черную шляпку-тюрбан украшало зеленое перо попугая.
В это утро она вся светилась каким-то мягким, застенчивым светом. Глаза её мечтательно поблескивали, щеки напоминали персик в цвету, по счастливому лицу скользили воспоминания. Питчер, наблюдавший за нею все с тем же сдержанным интересом, заметил, что в это утро она вела себя не совсем обычно. Вместо того чтобы прямо пройти в соседнюю комнату, где стоял её стол, она, словно ожидая чего-то, замешкалась в конторе. Раз она даже подошла к столу Максуэла — достаточно близко, чтобы он мог её заметить. Но человек, сидевший за столом, уже перестал быть человеком. Это был занятый по горло нью-йоркский Маклер — машина, приводимая в движение колесиками и пружинами.
— Да. Ну? В чем дело? — резко спросил Максуэл
Вскрытая почта лежала на его столе, как сугроб бутафорского снега. Его острые серые глаза, безличные и грубые, сверкнули на неё почти что раздраженно.
— Ничего, — ответила Стенографистка и отошла с легкой улыбкой.
— Мистер Питчер, — сказала она доверенному клерку, — мистер Максуэл говорил вам вчера о приглашении новой Стенографистки?
— Говорил, — ответил Питчер, — он велел мне найти новую Стенографистку. Я вчера дал знать в бюро, чтобы они нам прислали несколько образчиков на пробу. Сейчас, 10:45, но ещё ни одна модная шляпка и ни одна палочка жевательной резинки не явилась
— Тогда я буду работать, как всегда, — сказала молодая женщина, — пока кто-нибудь не заменит меня
И она сейчас же прошла к своему столу и повесила черный тюрбан с золотисто-зеленым пером попугая на обычное место. Кто не видел занятого нью-йоркского Маклера в часы биржевой лихорадки, тот не может считать себя знатоком в антропологии. Поэт говорит о "полном часе славной жизни". У биржевого Маклера час не только полон, но минуты и секунды в нем держатся за ремни и висят на буферах и подножках. А сегодня у Гарви Максуэла был горячий день Телеграфный аппарат стал рывками разматывать свою ленту, телефон на столе страдал хроническим жужжанием.
Люди толпами валили в контору и заговаривали с ним через барьер — кто весело, кто сердито, кто резко, кто возбужденно вбегали и выбегали посыльные с телеграммами. Клерки носились и прыгали, как матросы во время шторма. Даже физиономия Питчера изобразила нечто вроде оживления. На бирже в этот день были ураганы, обвалы и метели, землетрясения и извержения вулканов, и все эти стихийные неурядицы отражались в миниатюре в конторе Маклера. Максуэл отставил свой стул к стене и заключал сделки, танцуя на пуантах. Он прыгал от телеграфа к телефону и от стола к двери с профессиональной ловкостью арлекина.
Среди этого нарастающего напряжения Маклер вдруг заметил перед собой золотистую челку под кивающим балдахином из бархата и страусовых перьев, сак из кошки "под котик" и ожерелье из крупных, как орехи, бус, кончающееся где-то у самого пола серебряным сердечком. С этими аксессуарами была связана самоуверенного вида молодая особа. Тут же стоял Питчер, готовый истолковать это явление.
— Из стенографического бюро, насчёт места, — сказал Питчер
Максуэл сделал полуоборот; руки его были полны бумаг и телеграфной ленты
— Какого места? — спросил он нахмурившись
— Места Стенографистки, — сказал Питчер. — Вы мне сказали вчера, чтобы я вызвал на сегодня новую Стенографистку
— Вы сходите с ума, Питчер, — сказал Максуэл — Как я мог дать вам такое распоряжение? Мисс Лесли весь год отлично справлялась со своими обязанностями. Место за ней, пока она сама не захочет уйти. У нас нет никаких вакансий, сударыня. Дайте знать в бюро, Питчер, чтобы больше не присылали, и никого больше ко мне не водите.
Серебряное сердечко в негодовании покинуло контору, раскачиваясь и небрежно задевая за конторскую мебель. Питчер, улучив момент, сообщил бухгалтеру, что "старик" с каждым днем делается рассеяннее и забывчивее. Рабочий день бушевал все яростнее. На бирже топтали и раздирали на части с полдюжины акций разных наименований, в которые клиенты Максуэла вложили крупные деньги. Приказы на продажу и покупку летали взад и вперед, как ласточки.
Опасности подвергалась часть собственного портфеля Максуэла, и он работал полном ходом, как некая сложная, тонкая и сильная машина, слова, решения, поступки следовали друг за дружкой с быстротой и четкостью часового механизма Акции и обязательства, займы и фонды, закладные и ссуды — это был мир финансов, и в нём не было места ни для мира человека, ни для мира природы. Когда приблизился час завтрака, в работе наступило небольшое затишье. Максуэл стоял возле своего стола с полными руками записей и телеграмма за правым ухом у него торчала вечная ручка, растрепанные волосы прядями падали ему на лоб.
Окно было открыто, потому что милая истопница-весна повернула радиатор, и по трубам центрального отопления земли разлилось немножко тепла. И через окно в комнату забрел, может быть по ошибке, тонкий, сладкий аромат сирени и на секунду приковал Маклера к месту. Ибо этот аромат принадлежал мисс Лесли. Это был её аромат, и только её. Этот аромат принес её и поставил перед ним — видимую, почти осязаемую. Мир финансов мгновенно съежился в крошечное пятнышко. А она была в соседней комнате, в двадцати шагах
— Клянусь честью, я это сделаю, — сказал Маклер вполголоса. — Спрошу её сейчас же. Удивляюсь, как я давно этого не сделал
Он бросился в комнату Стенографистки с поспешностью биржевого игрока, который хочет "донести", пока его не экзекутировали. Он ринулся к её столу. Стенографистка посмотрела на него и улыбнулась. Легкий румянец залил её щеки, и взгляд у неё был ласковый и открытый. Максуэл облокотился на её стол. Он все ещё держал обеими руками пачку бумаг, и за ухом у него торчало перо.
— Мисс Лесли, — начал он торопливо, — у меня ровно минута времени. Я должен вам кое-что сказать. Будьте моей женой. Мне некогда было ухаживать за вами, как полагается, но я, право же, люблю вас. Отвечайте скорее, пожалуйста, — эти понижатели вышибают последний дух из "Тихоокеанских"
— Что вы говорите! — воскликнула Стенографистка. Она встала и смотрела на него широко раскрытыми глазами
— Вы меня не поняли? — досадливо спросил Максуэл. — Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Я люблю вас, мисс Лесли. Я давно хотел вам сказать и вот улучил минутку, когда там, в конторе, маленькая передышка. Ну вот, меня опять зовут к телефону. Скажите, чтобы подождали, Питчер. Так как же, мисс Лесли?
Стенографистка повела себя очень странно. Сначала она как будто изумилась, потом из её удивленных глаз хлынули слезы, а потом она солнечно улыбнулась сквозь слезы и одной рукой нежно обняла Маклера за шею.
— Я поняла, — сказала она мягка. — Это биржа вытеснила у тебя из головы все остальное. А сначала я испугалась. Неужели ты забыл, Гарви? Мы ведь обвенчались вчера в восемь часов вечера в Маленькой, церкви за углом.
Питчер, доверенный клерк в конторе биржевого Маклера Гарви Максуэла, позволил своему обычно непроницаемому лицу на секунду выразить некоторый интерес и удивление, когда в половине десятого утра Максуэл быстрыми шагами вошел в контору в сопровождении молодой Стенографистки. Отрывисто бросив "здравствуйте, Питчер", он устремился к своему столу, словно собирался перепрыгнуть через него, и немедленно окунулся в море ожидавших его писем и телеграмм.
Молодая Стенографистка служила у Максуэла уже год. В её красоте не было решительно ничего от стенографии. Она презрела пышность прически Помпадур. Она не носила ни цепочек, ни браслетов, ни медальонов. У неё не было такого вида, словно она в любую минуту готова принять приглашение в ресторан. Платье на ней было простое, серое, изящно и скромно облегавшее её фигуру. Её строгую черную шляпку-тюрбан украшало зеленое перо попугая.
В это утро она вся светилась каким-то мягким, застенчивым светом. Глаза её мечтательно поблескивали, щеки напоминали персик в цвету, по счастливому лицу скользили воспоминания. Питчер, наблюдавший за нею все с тем же сдержанным интересом, заметил, что в это утро она вела себя не совсем обычно. Вместо того чтобы прямо пройти в соседнюю комнату, где стоял её стол, она, словно ожидая чего-то, замешкалась в конторе. Раз она даже подошла к столу Максуэла — достаточно близко, чтобы он мог её заметить. Но человек, сидевший за столом, уже перестал быть человеком. Это был занятый по горло нью-йоркский Маклер — машина, приводимая в движение колесиками и пружинами.
— Да. Ну? В чем дело? — резко спросил Максуэл
Вскрытая почта лежала на его столе, как сугроб бутафорского снега. Его острые серые глаза, безличные и грубые, сверкнули на неё почти что раздраженно.
— Ничего, — ответила Стенографистка и отошла с легкой улыбкой.
— Мистер Питчер, — сказала она доверенному клерку, — мистер Максуэл говорил вам вчера о приглашении новой Стенографистки?
— Говорил, — ответил Питчер, — он велел мне найти новую Стенографистку. Я вчера дал знать в бюро, чтобы они нам прислали несколько образчиков на пробу. Сейчас, 10:45, но ещё ни одна модная шляпка и ни одна палочка жевательной резинки не явилась
— Тогда я буду работать, как всегда, — сказала молодая женщина, — пока кто-нибудь не заменит меня
И она сейчас же прошла к своему столу и повесила черный тюрбан с золотисто-зеленым пером попугая на обычное место. Кто не видел занятого нью-йоркского Маклера в часы биржевой лихорадки, тот не может считать себя знатоком в антропологии. Поэт говорит о "полном часе славной жизни". У биржевого Маклера час не только полон, но минуты и секунды в нем держатся за ремни и висят на буферах и подножках. А сегодня у Гарви Максуэла был горячий день Телеграфный аппарат стал рывками разматывать свою ленту, телефон на столе страдал хроническим жужжанием.
Люди толпами валили в контору и заговаривали с ним через барьер — кто весело, кто сердито, кто резко, кто возбужденно вбегали и выбегали посыльные с телеграммами. Клерки носились и прыгали, как матросы во время шторма. Даже физиономия Питчера изобразила нечто вроде оживления. На бирже в этот день были ураганы, обвалы и метели, землетрясения и извержения вулканов, и все эти стихийные неурядицы отражались в миниатюре в конторе Маклера. Максуэл отставил свой стул к стене и заключал сделки, танцуя на пуантах. Он прыгал от телеграфа к телефону и от стола к двери с профессиональной ловкостью арлекина.
Среди этого нарастающего напряжения Маклер вдруг заметил перед собой золотистую челку под кивающим балдахином из бархата и страусовых перьев, сак из кошки "под котик" и ожерелье из крупных, как орехи, бус, кончающееся где-то у самого пола серебряным сердечком. С этими аксессуарами была связана самоуверенного вида молодая особа. Тут же стоял Питчер, готовый истолковать это явление.
— Из стенографического бюро, насчёт места, — сказал Питчер
Максуэл сделал полуоборот; руки его были полны бумаг и телеграфной ленты
— Какого места? — спросил он нахмурившись
— Места Стенографистки, — сказал Питчер. — Вы мне сказали вчера, чтобы я вызвал на сегодня новую Стенографистку
— Вы сходите с ума, Питчер, — сказал Максуэл — Как я мог дать вам такое распоряжение? Мисс Лесли весь год отлично справлялась со своими обязанностями. Место за ней, пока она сама не захочет уйти. У нас нет никаких вакансий, сударыня. Дайте знать в бюро, Питчер, чтобы больше не присылали, и никого больше ко мне не водите.
Серебряное сердечко в негодовании покинуло контору, раскачиваясь и небрежно задевая за конторскую мебель. Питчер, улучив момент, сообщил бухгалтеру, что "старик" с каждым днем делается рассеяннее и забывчивее. Рабочий день бушевал все яростнее. На бирже топтали и раздирали на части с полдюжины акций разных наименований, в которые клиенты Максуэла вложили крупные деньги. Приказы на продажу и покупку летали взад и вперед, как ласточки.
Опасности подвергалась часть собственного портфеля Максуэла, и он работал полном ходом, как некая сложная, тонкая и сильная машина, слова, решения, поступки следовали друг за дружкой с быстротой и четкостью часового механизма Акции и обязательства, займы и фонды, закладные и ссуды — это был мир финансов, и в нём не было места ни для мира человека, ни для мира природы. Когда приблизился час завтрака, в работе наступило небольшое затишье. Максуэл стоял возле своего стола с полными руками записей и телеграмма за правым ухом у него торчала вечная ручка, растрепанные волосы прядями падали ему на лоб.
Окно было открыто, потому что милая истопница-весна повернула радиатор, и по трубам центрального отопления земли разлилось немножко тепла. И через окно в комнату забрел, может быть по ошибке, тонкий, сладкий аромат сирени и на секунду приковал Маклера к месту. Ибо этот аромат принадлежал мисс Лесли. Это был её аромат, и только её. Этот аромат принес её и поставил перед ним — видимую, почти осязаемую. Мир финансов мгновенно съежился в крошечное пятнышко. А она была в соседней комнате, в двадцати шагах
— Клянусь честью, я это сделаю, — сказал Маклер вполголоса. — Спрошу её сейчас же. Удивляюсь, как я давно этого не сделал
Он бросился в комнату Стенографистки с поспешностью биржевого игрока, который хочет "донести", пока его не экзекутировали. Он ринулся к её столу. Стенографистка посмотрела на него и улыбнулась. Легкий румянец залил её щеки, и взгляд у неё был ласковый и открытый. Максуэл облокотился на её стол. Он все ещё держал обеими руками пачку бумаг, и за ухом у него торчало перо.
— Мисс Лесли, — начал он торопливо, — у меня ровно минута времени. Я должен вам кое-что сказать. Будьте моей женой. Мне некогда было ухаживать за вами, как полагается, но я, право же, люблю вас. Отвечайте скорее, пожалуйста, — эти понижатели вышибают последний дух из "Тихоокеанских"
— Что вы говорите! — воскликнула Стенографистка. Она встала и смотрела на него широко раскрытыми глазами
— Вы меня не поняли? — досадливо спросил Максуэл. — Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Я люблю вас, мисс Лесли. Я давно хотел вам сказать и вот улучил минутку, когда там, в конторе, маленькая передышка. Ну вот, меня опять зовут к телефону. Скажите, чтобы подождали, Питчер. Так как же, мисс Лесли?
Стенографистка повела себя очень странно. Сначала она как будто изумилась, потом из её удивленных глаз хлынули слезы, а потом она солнечно улыбнулась сквозь слезы и одной рукой нежно обняла Маклера за шею.
— Я поняла, — сказала она мягка. — Это биржа вытеснила у тебя из головы все остальное. А сначала я испугалась. Неужели ты забыл, Гарви? Мы ведь обвенчались вчера в восемь часов вечера в Маленькой, церкви за углом.
Комментарии (0)
