РЫБАК С СОКОЛИНОГО МЫСА
На побережье Массачусетса по сей день ходит немало легенд об Енохе Конгере , но все эти рассказы передаются лишь шепотом и с большими предосторожностями – слишком уж странными кажутся людям описываемые в них события. Основным источником сведений были моряки из порта Иннсмут , ведь Конгер жил раньше в нескольких милях от этого городка на Соколином Мысу, названном так потому, что над этим узким языком земли частенько – особенно в сезон птичьих миграций – можно видеть соколов, кречетов, а иногда и сапсанов. Там он и жил до тех пор, пока не исчез, и никто не может сказать определенно, умер он или нет.
Конгер был здоровым широкоплечим малым, грудь колесом, с длинными мускулистыми руками. Еще с молодых лет он отпустил бороду и длинные волосы. В своем неизменном дождевике и широкополой шляпе, из-под которой поблескивали холодные голубые глаза, он здорово походил на шкипера с какой-нибудь старинной шхуны... Молчаливый и замкнутый от природы, он жил один в доме из камня и плавуна, который собственноручно построил на продуваемом всеми ветрами клочке земли . Там были слышны лишь крики чаек, шум ветра и волн, да грустные голоса летевших из дальних краев птичьих стай, часто неразличимых в высоте. Утверждают, будто он имел привычку разговаривать с птицами, ветром, волнующимся морем, с теми, кого не было видно, но чьи голоса напоминали о заповедных чудовищах, водившихся некогда в прибрежных лесах и болотах.
Он жил за счет рыбной ловли, которой посвящал все свое время – судя по всему, ему нравилось это занятие. Конгер забрасывал сеть и днем и ночью, а то, что в нее попадалось, относил на рынок в Иннсмут, Кингспорт или куда-нибудь еще. Но однажды лунной ночью, появившись в городке, он не принес ничего, а глаза его были широко раскрыты и неподвижны, как у человека, который слишком долго смотрел на заходящее солнце. Енох зашел в таверну, где прежде почти никогда не появлялся, и, сев за отдельный столик, заказал себе кружку эля. Он сидел и пил в одиночку до тех пор, пока кто-то из любопытных, которых всегда достаточно в таких заведениях, не заставил его разговориться с помощью новой дозы спиртного. При этом рассказ Конгера звучал так, словно он беседовал с самим собой, не замечая никого вокруг.
Енох поведал о том, что этой ночью он видел чудо. Выйдя в море и направив свою лодку к Рифу Дьявола, что находился в миле от Иннсмута, он забросил сеть, а когда поднял ее обратно, то кроме рыбы обнаружил в сети кое-что еще, и это кое-что было женщиной – точнее, не совсем женщиной, а чем-то похожим на нее, но говорившим с ним внятно и вполне разумно. Ее речь напоминала одновременно кваканье лягушки и звук льющейся воды, и у нее были широкий щелеобразный рот и большие глаза, с мольбой смотревшие на рыбака, а ее длинные влажные волосы густыми волнами ниспадали на плечи; на теле же ее он заметил глубокие темные разрезы, напоминавшие жабры. Существо молило Конгера отпустить его, обещая взамен спасти ему жизнь, если в этом возникнет необходимость.
– Русалка, – насмешливо молвил кто-то из слушателей.
– Нет, не русалка, – ответил рыбак, – потому что у нее были ноги, хоть и с перепонками между пальцами, и руки, на которых также были перепонки, и кожа у нее на лице была такая же как и на моем. Правда, ее тело было цвета моря.
Рыбаки посмеивались над его рассказом, отпускали разные шуточки, но Конгер, казалось, их не слышал. Из всех его слушателей не смеялся только один, вдруг вспомнивший рассказы стариков о чудесах, творившихся в те времена, когда океан бороздили клиперы Ост-Индской компании , о свадьбах между рыбаками Иннсмута и русалками, о тех странных вещах, что происходили когда-то в прибрежных водах – только один этот человек и не смеялся, слушая удивительный рассказ Еноха Конгера. Чуть позже он отошел и молча сел за свой стол, не принимая участия в общем веселье. По-прежнему не обращая внимания на окружающих, шумно обсуждавших его рассказ, рыбак продолжал повествовать о том, как нащупал в сети эту странную женщину, как впервые прикоснулся к ее холодной коже, о том, как она была сложена, как он освободил ее из сети и как она, отплыв от него, нырнула в теплые глубины у Рифа Дьявола и скрылась из вида, а затем, неожиданно появившись, снова махнула ему рукой и исчезла уже навсегда.
После этого случая Конгер стал еще более редким гостем в таверне, а если он и заходил сюда, то всегда сидел один, избегая разговоров о «русалке» и не отвечая на шутки остряков, желавших узнать, не сделал ли он ей какого-нибудь «интересного предложения» до того, как освободил из сети. Молча опустошив свою кружку эля, он тут же поднимался и уходил... Но люди знали, что с той ночи Енох больше никогда не рыбачил у Рифа Дьявола, стараясь забрасывать свою сеть поближе к Соколиному Мысу. Поговаривали также, что он боится еще раз увидеть то, что однажды уже попадало к нему в сеть. Конгера стали часто замечать одиноко стоящим на берегу и смотрящим в море, как будто он ждал, что вот-вот из-за горизонта появится судно, которое так никогда и не появлялось.
С каждым днем Конгер все больше замыкался в себе и наконец полностью отказался от посещений таверны на окраине Иннсмута, предпочитая приносить рыбу только на рынок и, продав ее, тут же возвращаться домой. За этот короткий промежуток времени слухи о его приключении распространились по всему побережью, достигнув Аркхэма и Данвича, пронеслись по берегам реки Мискатоник и затихли в селениях темных полудиких горцев, где люди менее всего склонны к пересудам и сплетням.
Миновал год, другой, третий, и вот однажды ночью в Иннсмут пришла весть о том, что Енох Конгер сильно пострадал во время одной из своих ночных рыбалок и был подобран двумя другими рыбаками, случайно оказавшимися поблизости и увидевшими его беспомощно лежащим на дне своей лодки. Они перенесли его в дом на Соколином мысу – отправляться в какое-либо иное место он наотрез отказался – и поспешили в Иннсмут за доктором Гилманом. Но, вернувшись туда вместе с доктором, они нашли дом пустым.
У доктора Гилмана сложилось свое мнение об этом происшествии, а оба рыбака по возвращении в Иннсмут рассказали друзьям, что в доме Конгера было очень сыро, стены буквально блестели от влаги, косяк двери разбух, даже постель, на которую они уложили Конгера перед тем, как бежать за доктором, была пропитана водой насквозь. На полу виднелась цепочка следов, оставленных мокрыми ступнями с перепонками между пальцев, цепочка вела из дому вниз, к берегу моря. Следы на всем пути глубоко отпечатались на земле, как будто из дома несли что-то тяжелое, например, тело Еноха.
Они рассказывали об этом на каждом углу, но рыбаки смеялись над ними, потому что те видели лишь одну цепочку следов, а сам Конгер был слишком тяжел для того, чтобы один человек смог унести его, тем более на такое расстояние. К тому же, доктор Гилман никак не прокомментировал это известие, сказав лишь, что ступни Конгера, которого он в свое время осматривал, ничем не отличались от ступней обычного человека. Некоторые наиболее любопытные горожане пожелали лично отправиться к дому на Соколином Мысу и осмотреть все на месте, но вернулись оттуда разочарованными, не заметив ничего особенного, и ругая почем зря незадачливых рыбаков – иные уже начали подозревать их в убийстве или нелегальной переправке Конгера за границу.
Как бы то ни было, но Енох Конгер с той поры больше не появлялся в своем доме на Соколином Мысу; время и непогода сделали свое дело, разрушив стены и пол, разбросав камни очага, выбив оконные стекла, и лишь чайки да крачки все так же пролетали над руинами, не слыша ответа на свои крики. Постепенно сплетни на побережье утихли, уступив место новым историям об убийствах, темных деяниях и прочих вещах, вызывающих у честных граждан чувство удивления и ужаса.
Так, например, старый Джедд Харпер, уважаемый всеми патриарх местных рыбаков, вернувшись однажды со своими людьми с ночного промысла, клялся, что этой ночью он видел плывшую от рифа Дьявола стаю страшных существ, не похожих ни на людей, ни на животных или амфибий – они передвигались в воде отчасти по-человечески, отчасти по-лягушачьи. Их было четверо: двое мужчин и двое женщин. Они проплыли поблизости от его лодки, рассказывал Харпер, поблескивая в лунном свете, словно призраки, поднявшиеся из пучин Атлантики. Плывя, они как будто пели, продолжал Харпер, и среди них он заметил Еноха Конгера, обнаженного, как и все остальные; его высокий сильный голос выделялся на фоне общего хора.
Изумленный Харпер что-то прокричал Еноху, а когда существо обернулось на крик, то увидел его лицо, лицо Еноха Конгера. Затем вся стая – и Конгер среди них – нырнув, исчезла в волнах.
Впоследствии старик никогда больше не возвращался к этой теме – говорят, что его молчанию поспособствовал кое-кто из семейств Маршей и Мартинов, которых давно уже подозревали в связях с морскими обитателями. С той поры лодка Харпера в море не выходила, денег, накопленных за предыдущие годы, ему вполне хватало на жизнь, а рыбаки, бывшие с ним в ту ночь, сделались на удивление неразговорчивыми.
Спустя много лет, в одну из лунных ночей, рыбак, еще в детстве несколько раз видевший Еноха Конгера, со своим сыном возвращался с промысла и как раз проплывал мимо ярко освещенных луной руин дома на Соколином Мысу, когда рядом с его лодкой из воды неожиданно вынырнул человек. Он находился так близко от лодки, что рассказчик мог коснуться его веслом. Высунувшись из воды почти по пояс, как будто внизу кто-то его поддерживал, человек с лицом Конгера долго-долго смотрел на развалины дома, не замечая одинокой рыбацкой лодки. С его длинных волос и бороды ручьями стекала вода, тело поблескивало в лунном свете, а на коже, чуть пониже ушей, были видны два темных прямых разреза. Прошла минута, другая – и он так же внезапно, как и появился, исчез в морских волнах.
Вот откуда пошли все легенды об Енохе Конгере, которые по сей день еще можно услышать в городке Иннсмут на побережье Массачусетса – впрочем, местные жители крайне неохотно говорят о подобных вещах и при этом всякий раз опасливо понижают голос.
На побережье Массачусетса по сей день ходит немало легенд об Енохе Конгере , но все эти рассказы передаются лишь шепотом и с большими предосторожностями – слишком уж странными кажутся людям описываемые в них события. Основным источником сведений были моряки из порта Иннсмут , ведь Конгер жил раньше в нескольких милях от этого городка на Соколином Мысу, названном так потому, что над этим узким языком земли частенько – особенно в сезон птичьих миграций – можно видеть соколов, кречетов, а иногда и сапсанов. Там он и жил до тех пор, пока не исчез, и никто не может сказать определенно, умер он или нет.
Конгер был здоровым широкоплечим малым, грудь колесом, с длинными мускулистыми руками. Еще с молодых лет он отпустил бороду и длинные волосы. В своем неизменном дождевике и широкополой шляпе, из-под которой поблескивали холодные голубые глаза, он здорово походил на шкипера с какой-нибудь старинной шхуны... Молчаливый и замкнутый от природы, он жил один в доме из камня и плавуна, который собственноручно построил на продуваемом всеми ветрами клочке земли . Там были слышны лишь крики чаек, шум ветра и волн, да грустные голоса летевших из дальних краев птичьих стай, часто неразличимых в высоте. Утверждают, будто он имел привычку разговаривать с птицами, ветром, волнующимся морем, с теми, кого не было видно, но чьи голоса напоминали о заповедных чудовищах, водившихся некогда в прибрежных лесах и болотах.
Он жил за счет рыбной ловли, которой посвящал все свое время – судя по всему, ему нравилось это занятие. Конгер забрасывал сеть и днем и ночью, а то, что в нее попадалось, относил на рынок в Иннсмут, Кингспорт или куда-нибудь еще. Но однажды лунной ночью, появившись в городке, он не принес ничего, а глаза его были широко раскрыты и неподвижны, как у человека, который слишком долго смотрел на заходящее солнце. Енох зашел в таверну, где прежде почти никогда не появлялся, и, сев за отдельный столик, заказал себе кружку эля. Он сидел и пил в одиночку до тех пор, пока кто-то из любопытных, которых всегда достаточно в таких заведениях, не заставил его разговориться с помощью новой дозы спиртного. При этом рассказ Конгера звучал так, словно он беседовал с самим собой, не замечая никого вокруг.
Енох поведал о том, что этой ночью он видел чудо. Выйдя в море и направив свою лодку к Рифу Дьявола, что находился в миле от Иннсмута, он забросил сеть, а когда поднял ее обратно, то кроме рыбы обнаружил в сети кое-что еще, и это кое-что было женщиной – точнее, не совсем женщиной, а чем-то похожим на нее, но говорившим с ним внятно и вполне разумно. Ее речь напоминала одновременно кваканье лягушки и звук льющейся воды, и у нее были широкий щелеобразный рот и большие глаза, с мольбой смотревшие на рыбака, а ее длинные влажные волосы густыми волнами ниспадали на плечи; на теле же ее он заметил глубокие темные разрезы, напоминавшие жабры. Существо молило Конгера отпустить его, обещая взамен спасти ему жизнь, если в этом возникнет необходимость.
– Русалка, – насмешливо молвил кто-то из слушателей.
– Нет, не русалка, – ответил рыбак, – потому что у нее были ноги, хоть и с перепонками между пальцами, и руки, на которых также были перепонки, и кожа у нее на лице была такая же как и на моем. Правда, ее тело было цвета моря.
Рыбаки посмеивались над его рассказом, отпускали разные шуточки, но Конгер, казалось, их не слышал. Из всех его слушателей не смеялся только один, вдруг вспомнивший рассказы стариков о чудесах, творившихся в те времена, когда океан бороздили клиперы Ост-Индской компании , о свадьбах между рыбаками Иннсмута и русалками, о тех странных вещах, что происходили когда-то в прибрежных водах – только один этот человек и не смеялся, слушая удивительный рассказ Еноха Конгера. Чуть позже он отошел и молча сел за свой стол, не принимая участия в общем веселье. По-прежнему не обращая внимания на окружающих, шумно обсуждавших его рассказ, рыбак продолжал повествовать о том, как нащупал в сети эту странную женщину, как впервые прикоснулся к ее холодной коже, о том, как она была сложена, как он освободил ее из сети и как она, отплыв от него, нырнула в теплые глубины у Рифа Дьявола и скрылась из вида, а затем, неожиданно появившись, снова махнула ему рукой и исчезла уже навсегда.
После этого случая Конгер стал еще более редким гостем в таверне, а если он и заходил сюда, то всегда сидел один, избегая разговоров о «русалке» и не отвечая на шутки остряков, желавших узнать, не сделал ли он ей какого-нибудь «интересного предложения» до того, как освободил из сети. Молча опустошив свою кружку эля, он тут же поднимался и уходил... Но люди знали, что с той ночи Енох больше никогда не рыбачил у Рифа Дьявола, стараясь забрасывать свою сеть поближе к Соколиному Мысу. Поговаривали также, что он боится еще раз увидеть то, что однажды уже попадало к нему в сеть. Конгера стали часто замечать одиноко стоящим на берегу и смотрящим в море, как будто он ждал, что вот-вот из-за горизонта появится судно, которое так никогда и не появлялось.
С каждым днем Конгер все больше замыкался в себе и наконец полностью отказался от посещений таверны на окраине Иннсмута, предпочитая приносить рыбу только на рынок и, продав ее, тут же возвращаться домой. За этот короткий промежуток времени слухи о его приключении распространились по всему побережью, достигнув Аркхэма и Данвича, пронеслись по берегам реки Мискатоник и затихли в селениях темных полудиких горцев, где люди менее всего склонны к пересудам и сплетням.
Миновал год, другой, третий, и вот однажды ночью в Иннсмут пришла весть о том, что Енох Конгер сильно пострадал во время одной из своих ночных рыбалок и был подобран двумя другими рыбаками, случайно оказавшимися поблизости и увидевшими его беспомощно лежащим на дне своей лодки. Они перенесли его в дом на Соколином мысу – отправляться в какое-либо иное место он наотрез отказался – и поспешили в Иннсмут за доктором Гилманом. Но, вернувшись туда вместе с доктором, они нашли дом пустым.
У доктора Гилмана сложилось свое мнение об этом происшествии, а оба рыбака по возвращении в Иннсмут рассказали друзьям, что в доме Конгера было очень сыро, стены буквально блестели от влаги, косяк двери разбух, даже постель, на которую они уложили Конгера перед тем, как бежать за доктором, была пропитана водой насквозь. На полу виднелась цепочка следов, оставленных мокрыми ступнями с перепонками между пальцев, цепочка вела из дому вниз, к берегу моря. Следы на всем пути глубоко отпечатались на земле, как будто из дома несли что-то тяжелое, например, тело Еноха.
Они рассказывали об этом на каждом углу, но рыбаки смеялись над ними, потому что те видели лишь одну цепочку следов, а сам Конгер был слишком тяжел для того, чтобы один человек смог унести его, тем более на такое расстояние. К тому же, доктор Гилман никак не прокомментировал это известие, сказав лишь, что ступни Конгера, которого он в свое время осматривал, ничем не отличались от ступней обычного человека. Некоторые наиболее любопытные горожане пожелали лично отправиться к дому на Соколином Мысу и осмотреть все на месте, но вернулись оттуда разочарованными, не заметив ничего особенного, и ругая почем зря незадачливых рыбаков – иные уже начали подозревать их в убийстве или нелегальной переправке Конгера за границу.
Как бы то ни было, но Енох Конгер с той поры больше не появлялся в своем доме на Соколином Мысу; время и непогода сделали свое дело, разрушив стены и пол, разбросав камни очага, выбив оконные стекла, и лишь чайки да крачки все так же пролетали над руинами, не слыша ответа на свои крики. Постепенно сплетни на побережье утихли, уступив место новым историям об убийствах, темных деяниях и прочих вещах, вызывающих у честных граждан чувство удивления и ужаса.
Так, например, старый Джедд Харпер, уважаемый всеми патриарх местных рыбаков, вернувшись однажды со своими людьми с ночного промысла, клялся, что этой ночью он видел плывшую от рифа Дьявола стаю страшных существ, не похожих ни на людей, ни на животных или амфибий – они передвигались в воде отчасти по-человечески, отчасти по-лягушачьи. Их было четверо: двое мужчин и двое женщин. Они проплыли поблизости от его лодки, рассказывал Харпер, поблескивая в лунном свете, словно призраки, поднявшиеся из пучин Атлантики. Плывя, они как будто пели, продолжал Харпер, и среди них он заметил Еноха Конгера, обнаженного, как и все остальные; его высокий сильный голос выделялся на фоне общего хора.
Изумленный Харпер что-то прокричал Еноху, а когда существо обернулось на крик, то увидел его лицо, лицо Еноха Конгера. Затем вся стая – и Конгер среди них – нырнув, исчезла в волнах.
Впоследствии старик никогда больше не возвращался к этой теме – говорят, что его молчанию поспособствовал кое-кто из семейств Маршей и Мартинов, которых давно уже подозревали в связях с морскими обитателями. С той поры лодка Харпера в море не выходила, денег, накопленных за предыдущие годы, ему вполне хватало на жизнь, а рыбаки, бывшие с ним в ту ночь, сделались на удивление неразговорчивыми.
Спустя много лет, в одну из лунных ночей, рыбак, еще в детстве несколько раз видевший Еноха Конгера, со своим сыном возвращался с промысла и как раз проплывал мимо ярко освещенных луной руин дома на Соколином Мысу, когда рядом с его лодкой из воды неожиданно вынырнул человек. Он находился так близко от лодки, что рассказчик мог коснуться его веслом. Высунувшись из воды почти по пояс, как будто внизу кто-то его поддерживал, человек с лицом Конгера долго-долго смотрел на развалины дома, не замечая одинокой рыбацкой лодки. С его длинных волос и бороды ручьями стекала вода, тело поблескивало в лунном свете, а на коже, чуть пониже ушей, были видны два темных прямых разреза. Прошла минута, другая – и он так же внезапно, как и появился, исчез в морских волнах.
Вот откуда пошли все легенды об Енохе Конгере, которые по сей день еще можно услышать в городке Иннсмут на побережье Массачусетса – впрочем, местные жители крайне неохотно говорят о подобных вещах и при этом всякий раз опасливо понижают голос.
Комментарии (0)
