Краткое содержание пьесы Б. Брехта "Мамаша Кураж и ее дети" для читательского дневника.
Хроника из времен тридцатилетней войны
Действующие лица:
Мамаша Кураж.
Катрин, ее немая дочь.
Эйлиф, ее старший сын.
Швейцеркас, ее младший сын.
Вербовщик.
Фельдфебель.
Повар.
Командующий.
Полковой священник.
Интендант.
Иветта Потье.
Человек с повязкой.
Другой фельдфебель.
Старый полковник.
Писарь.
Молодой солдат.
Пожилой солдат.
Крестьянин.
Крестьянка.
Молодой человек.
Старуха.
Другой крестьянин.
Другая крестьянка.
Молодой крестьянин.
Прапорщик.
Солдаты.
Голос.
Действие происходит в Даларне весной 1624 г., во время набора войска для похода на Польшу главнокомандующим Оксеншерна. Маркитантка Анна Фирлинг, известная под именем мамаши Кураж, теряет одного сына.
На большой дороге неподалеку от города стоят и мерзнут фельдфебель с вербовщиком. Вербовщик жалуется фельдфебелю на невозможность сколотить отряд. «Прямо хоть в петлю полезай. До двенадцатого я должен поставить командующему четыре эскадрона, а людишки здесь такие зловредные, что я даже спать по ночам перестал. Заарканил было одного, не посмотрел, что у него куриная грудь и расширение вен, сделал вид, будто все в порядке, напоил его как следует, он уже и подпись поставил, стал я платить за водку, а он просится на двор. Чую, дело неладно — и за ним. Точно, ушел, как вошь из-под ногтя. У них нет ни честного слова, ни верности, ни чувства долга. Я здесь потерял веру в человечество, фельдфебель».
Фельдфебель отвечает, что, по его мнению, «слишком давно не было здесь войны... Спрашивается: откуда же и взяться морали? Мирное время это сплошная безалаберщина, навести порядок может только война. В мирное время человечество растет в ботву. Людьми и скотом разбрасываются, как дерьмом. Каждый жрет, что захочет, скажем, белый хлеб с сыром, а сверху еще кусок сала... Известно ведь: не будет порядка — не развоюешься... Как все хорошее, войну начинать очень трудно. Зато уж когда разыграется — не остановишь; люди начинают бояться мира, как игроки в кости — конца игры. Ведь когда игра кончена, нужно подсчитывать проигрыш...»
Вербовщик, видя фургон с двумя женщинами и двумя парнями, просит фельдфебеля задержать старуху.
Появляются два молодых парня, вкатывающие фургон, на котором мамаша Кураж и ее немая дочь Катрин.
Фельдфебель требует у женщины бумаги.
Мамаша Кураж. Бумаги?
Младший сын. Да это же мамаша Кураж!
Фельдфебель. В первый раз слышу. Почему ее зовут Кураж?
Мамаша Кураж. Кураж меня зовут потому, фельдфебель, что я боялась разориться и сквозь пушечный огонь вывезла из Риги пятьдесят ковриг хлеба.
Фельдфебель. Шутки долой. Где бумаги?
Мамаша Кураж вынимает из жестянки кучу бумаг: «Вот все мои бумаги, фельдфебель. Вот, пожалуйста, целый требник — огурцы завертывать, он у меня из Альтентинга, а вот карта Моравии, бог весть, случится ли мне там побывать,— если нет, то карта нужна мне, как собаке пятая нога; а вот здесь, видите, печатью удостоверяется, что моя сивка — не больна ящуром, она у нас, к сожалению, околела, а стоила пятнадцать гульденов, не мне, слава богу. Ну, что, довольно с вас бумаг?
Фельдфебель требует у мамаши Кураж лицензию и интересуется ее настоящим именем.
Мамаша Кураж. Анна Фирлинг.
Фельдфебель. Значит, вы все Фирлинги?
Мамаша Кураж. Почему все? Фирлинг — это моя фамилия. Но не их.
Фельдфебель. Да ведь они же все твои дети?
Мамаша Кураж. Да, мои, но разве поэтому у них у всех должна быть одна и та же фамилия? (Указывает на старшего сына.) Вот этого, например, зовут Эйлиф Нойоцкий.
Второй сын является отпрыском спившегося строителя крепостей, но носит фамилию мадьяра Фейош. Дочь Катрин носит фамилию Гаупт, она наполовину немка.
Мамаша Кураж сообщает, что «со своим фургоном весь мир объехала».
Она пытается продать «господам офицерам» «хорошие пистолеты или, например, пряжки».
Фельдфебель говорит, что ему нужно другое. «Я вижу, ребята у тебя рослые, грудь колесом, ножищи как бревна. Хотел бы я знать, почему они уклоняются от военной службы». Мамаша Кураж отвечает, что ремесло солдата не для ее сыновей.
Вербовщик. А почему не для них? Ведь оно же приносит доход, приносит славу. Сбывать сапоги дело бабье. Мамаша Кураж уверяет, что он «мокрая курица». Она пытается избавиться от домогательств вербовщика, сообщив, что лейтенант — жених ее дочери, и угрожая пожаловаться полковнику.
Видя, что вербовщики не собираются отставать, мамаша Кураж обращается к другому сыну: «Беги и кричи, что твоего брата хотят украсть». Она вынимает нож и готовится к схватке.
Фельдфебель упрекает мамашу Кураж в том, что, «кормясь войной» она не желает отдавать войне сына.
В результате долгих уговоров сыновья Кураж заявляют матери, что хотят в солдаты.
Мамаша Кураж предлагает погадать на будущее, смешав в шлеме чистые и помеченные крестами листки пергамента. «Хотят удрать от матери, черти, рвутся на войну, как телята к соли. Вот сейчас погадаем, и они увидят, что, когда тебе говорят: “Пойдем, сынок, ты станешь офицером”,— нечего уши развешивать. Очень боюсь, фельдфебель, что они у меня не уцелеют на войне».
Сын мамаши Кураж Эйлиф вынимает помеченный крестом клок пергамента. Мамаша Кураж заявляет, что если он останется с ней, то ему ничего не грозит. Ее младший сын тоже вытаскивает помеченный крестом листок, как и фельдфебель.
Катрин, к великому изумлению мамаши Кураж, тоже вынимает крест.
«Будьте все осторожны, — говорит Кураж, — вам это нужно. А теперь — по местам, и поехали».
Фельдфебель обманом все-таки уводит Эйлифа. Немая Катрин безуспешно пытается остановить его. Но мамаша, отвлекаемая покупкой пряжки фельдфебелем, упускает сына.
Мамаша Кураж говорит Катрин, что ей теперь «придется вместе с братом тащить фургон».
Фельдфебель (глядя им вслед):
Войною думает прожить.
За это надобно платить.
В 1625—1626 гг. мамаша Кураж колесит по Польше в обозе шведской армии. Близ крепости Вальгоф она встречает своего сына.
У палатки командующего мамаша Кураж продает повару каплуна, они долго торгуются. В это время в палатку входят командующий, полковой священник и Эйлиф.
Сын мамаши Кураж в зените славы. Командующий предлагает ему сесть по правую руку от себя. «Ты совершил подвиг, ты настоящий благочестивый воин. То, что ты сделал, ты сделал во имя Бога, в войне за веру, это я особенно ценю, ты получишь золотой браслет, как только я возьму город. Мы пришли спасти их души, а они что, бессовестное, грязное мужичье! Они угоняют от нас скот! Зато попов своих они кормят до отвала. Но ты им дал урок хорошего поведения.
Повар ворчит, что его командир «приводит гостей, когда и так есть нечего».
Мамаша Кураж узнает сына, которого не видела два года.
На радостях она продает каплуна за один гульден и сама ощипывает птицу.
Мамаша Кураж (садится, ощипывает каплуна). Хотела бы я знать, какое он сделает лицо, когда меня увидит. Это мой смелый и умный сын. У меня есть еще и дурачок, но дурачок честный. Дочь — пустое место. Но она, по крайней мере, молчит, это уже кое- что.
Командующий просит Элифа: «Сын мой, доложи нам подробнее, как ты перехитрил крестьян и захватил двадцать волов. Надеюсь, они скоро будут здесь».
...Эйлиф рассказывает: «Значит, дело было так.
Я узнал, что крестьяне тайком, по ночам, сгоняют в одно место волов, которых они от нас прятали по всему лесу. Оттуда волов должны были погнать в город. Я не стал мешать крестьянам.
Пускай, думаю, сгоняют своих волов, им легче искать их в лесу, чем мне. А людей своих я довел до того, что они только о мясе и думали. Два дня я урезал и без того скудный паек...»
Командующий. Ты поступил умно.
Эй лиф. Возможно. Все остальное уже мелочи. Разве только вот, что у крестьян были дубинки и их было втрое больше, чем нас. Они зверски на нас напали. Четверо мужиков загнали меня в кустарник, вышибли у меня меч из рук и кричат: «Сдавайся!» Что делать, думаю, они же сделают из меня фарш.
Командующий. Как же ты поступил?
Эйлиф. Я стал смеяться.
Командующий. Что-что?
Эйлиф. Стал смеяться. Завязался разговор. Я давай торговаться. Двадцать гульденов за вола, говорю, это мне не по карману. Предлагаю пятнадцать. Как будто я собираюсь платить. Они в замешательстве, чешут затылки. Тут я наклоняюсь, хватаю свой меч и рублю мужиков на мелкие части. В нужде побудешь — заповедь забудешь, правда?
Командующий одобряет поступок Эйлифа, усматривая в нем сходство с королем.
Мамаша Кураж, услышав этот разговор, со злостью говорит: «Это, наверно, очень плохой командующий».
Повар. Прожорливый — верно, но почему плохой?
Мамаша Кураж. Потому что ему нужны храбрые солдаты, вот почему. Если у него хватает ума на хороший план разгрома врага, то зачем ему непременно храбрые солдаты? Обошелся бы и обыкновенными.
Вообще, когда в ход идут высокие добродетели — значит, дело дрянь.
Эйлиф, услышав голос матери на кухне, подходит к ней и, обняв, спрашивает о том, где остальные члены семьи. Мамаша Кураж (в объятьях сына). Все живы- здоровы. Швейцеркас теперь казначей Второго Финляндского. Хоть в бой-то у меня его не пошлют. Совсем удержать его в стороне никак не удалось.
Э й л и ф. А как твои ноги?
Мамаша Кураж. По утрам через силу надеваю ботинки.
Командующий (подходит к ним). Ты, стало быть, его мать. Надеюсь, у тебя найдутся для меня еще сыновья такие, как этот.
Эй лиф. Ну разве мне не везет! Ты сидишь здесь в кухне и слышишь, как привечают твоего сына!
Мамаша Кураж. Да, я слышала. (Дает ему пощечину.)
Эй лиф (хватается за щеку). Это за то, что я захватил волов?
Мамаша Кураж. Нет, это за то, что ты не сдался, когда на тебя напали четверо и хотели сделать из тебя фарш! Разве я не учила тебя думать о себе?
Еще через три года мамаша Кураж вместе с остатками Финляндского полка попадает в плен. Женщине удается спасти дочь и фургон, но ее честный сын погибает.
Швейцеркас, получивший должность военного казначея, похищает полковую кассу. Труп сына приносят мамаше Кураж, надеясь, что она выдаст себя, но женщина заявляет, что незнакома с ним.
Мамаша Кураж собирается подавать жалобу.
Перед офицерской палаткой. Мамаша Кураж ждет. Из палатки выглядывает писарь.
Писарь. Я вас знаю. Вы укрывали у себя лютеранского казначея. Лучше не жалуйтесь.
Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться. Я ни в чем не виновата, а если я это так оставлю, еще подумают, что у меня совесть нечиста. Все, что у меня было в фургоне, они искромсали своими саблями и еще ни за что ни про что оштрафовали меня на пять талеров. Писарь. Послушайтесь доброго совета, держите язык за зубами. У нас не так много маркитантов, и мы разрешаем вам торговать, особенно если совесть у вас нечиста и вы время от времени платите штраф.
Подумав, мамаша Кураж решает отступиться.
Прошло два года. Война захватывает все новые пространства. Не зная отдыха, мамаша Кураж со своим фургончиком проходит Польшу, Моравию, Баварию, Италию ненова Баварию. 1631 год. Победа Тилли при Магдебурге стоит мамаше Кураж четырех офицерских сорочек.
Фургон мамаши Кураж стоит в разрушенной деревне. Издалека слабо доносится военная музыка. У стойки — два солдата, их обслуживают мамаша Кураж и Катрин. У одного солдата накинута на плечи дамская меховая шубка.
Мамаша Кураж. Что, платить нечем? Нет денег — нет водки. Победные марши играть они горазды, а нет чтоб солдатам жалованье выдать.
Солдат. Водки хочу. Я слишком поздно начал грабить.
Командующий нас надул и отдал город на разграбление всего на один час. Я, говорит, не зверь; наверно, получил от города взятку.
Полковой священник (входит, прихрамывая). Во дворе лежат еще несколько человек. Крестьянская семья. Помогите мне кто-нибудь. Мне нужна холстина для повязок.
Второй солдат уходит с ним.
Катрин приходит в большое волнение и пытается выпросить у матери холстину для бинтов.
Мамаша Кураж. У меня нет ничего. Бинты я распродала в полку. Офицерские сорочки я рвать ради них не буду.
Полковой священник (кричит из глубины сцены). Говорю вам, мне нужна холстина. Мамаша Кураж (садится на лесенку, чтобы Катрин не вошла в фургон). Не дам. Платить они не станут, у них нет ничего.
Полковой священник (склонившись над женщиной, которую он внес на руках). Почему вы не ушли, когда начался орудийный обстрел?
Крестьянка (слабым голосом). Хозяйство.
Мамаша Кураж. Разве эти люди что-нибудь бросят! А я так выкладывай. Нет, не дам.
Первый солдат. Это лютеране. С какой стати они лютеране?
Мамаша Кураж. Плевать им на веру. У них хозяйство пропало.
Второй солдат. Никакие они не лютеране. Они- то сами католики.
Первый солдат. Когда идет обстрел, как их рассортируешь.
Крестьянин (его приводит священник). Пропала моя рука.
Полковой священник. Где холст?
Все смотрят на мамашу Кураж, та не шевелится.
Мамаша Кураж. Не могу ничего дать. Всякие налоги, пошлины, проценты, взятки!
Катрин, издавая нечленораздельные гортанные звуки, поднимает с земли доску и замахивается на мать.
Рехнулась ты, что ли? Положи сейчас же доску, дрянь ты этакая, а то отлуплю! Не дам, не могу, я должна о себе самой подумать.
Полковой священник снимает ее с лесенки и сажает на землю; затем он достает сорочки и разрывает их на узкие полоски.
Мамаша Кураж причитает: «Мои сорочки! Полгульдена штука! Меня разорили!»
Из хижины доносится жалобный детский голос.
Крестьянин. Там еще дитя.
Катрин бежит в хижину и спасает грудного ребенка.
Мамаша Кураж заставляет дочь вернуть ребенка матери.
Полковой священник (накладывая повязку). Кровь просачивается.
Катрин укачивает младенца, бормоча что-то похожее на колыбельную песню.
Близ города Инголынтадта в Баварии Кураж присутствует на похоронах главнокомандующего императорских войск Тили. Идут разговоры о героях войны и о длительности войны. Полковой священник сетует на то, что его способности пропадают втуне, немая Катрин получает красные туфельки.
1632 год.
Мамаша Кураж говорит о том, что жалеет главнокомандующего, погибшего из-за несчастного случая. Всему виной был туман на лугу.
Главнокомандующий из-за тумана ошибся в направлении: оказалось, что он поскакал не назад, а вперед, в самое пекло боя, где и попал под пулю.
Военнослужащим выплатили жалованье, и теперь вместо того, чтобы идти на похороны главнокомандующего, они пьянствуют.
Услышав от полкового священника, что война не собирается прекращаться, мамаша Кураж радуется: «Значит, я закуплю товару. Полагаюсь на вас».
Катрин, в отличие от матери, ждет конца войны, поскольку мать обещала ей мужа после нее.
Полковой священник обращается к мамаше Кураж: «Я много раз восхищался вашим умением вести дела и выходить из любого положения. Понимаю, почему вас назвали Кураж».
Мамаша Кураж отвечает: «Кураж, смелость — вот что нужно бедным людям. Иначе их дело пропащее. Для того чтобы в их положении вставать по утрам, уже нужна смелость. Или чтобы перепахать поле, да еще во время войны! Одно то, что они производят на свет детей, уже говорит об их смелости, потому что впереди у них ничего нет. Они должны быть палачами друг другу и отправлять друг друга на тот свет, тогда как им хочется смотреть друг другу в глаза, для этого, конечно, нужна смелость, нужен кураж. И то, что они терпят императора и папу, это тоже доказывает их жуткую смелость, потому что за этих господ они платятся жизнью.
Полковой священник делится с мамашей Кураж: «...здесь пренебрегают моими дарованиями и способностями, заставляя меня выполнять физическую работу.
Таланты, данные мне Богом, вообще не проявляются. Это грех. Вы не слышали моих проповедей. Одной речью я могу привести целый полк в такое настроение, что на неприятельское войско он смотрит как на стадо баранов.
Солдатам собственная их жизнь кажется старой провонявшей половой тряпкой, которую они готовы вышвырнуть при мысли о конечной победе. Бог наградил меня даром слова. Моя проповедь может ослепить вас и оглушить.»
Мамаша Кураж. Я совсем не хочу этого. Что мне делать слепой и глухой?
Полковой священник. Кураж, я часто думал, не скрывается ли за вашими трезвыми речами горячее сердце. Вы ведь тоже человек, и вам нужно тепло.
Мамаша Кураж. Чтобы в палатке было тепло, нужно заготовить достаточно дров.
Полковой священник. Вы переводите разговор на другое.
Серьезно, Кураж, я часто спрашиваю себя, что было бы, если бы наши отношения стали немного ближе. Ведь ураган войны так странно сплел наши судьбы.
Однако мамаша Кураж по-прежнему сводит разговор к шуткам, не желая раскрывать перед священником душу.
Входит Катрин, она едва дышит, у нее рана на лбу, над глазом. Она тащит кучу разных вещей, свертки, кожаные изделия, барабан и т. п.
На девушку напали солдаты.
Мамаша Кураж, перевязывая рану дочери, говорит: «Следа не останется, а по мне, хоть бы и остался. Беда тем, кто им нравится. Те как пойдут по рукам, так и пиши пропало. Кто им не по вкусу, тем они хоть жить дают».
Мамаша Кураж вспоминает, как однажды Катрин пропадала где-то всю ночь, но мать так и не узнала, что произошло.
Мамаша Кураж на вершине делового успеха.
Проселочная дорога. Мамаша Кураж, Катрин и полковой священник тянут фургон, увешанный новым товаром.
На шее у мамаши Кураж — связка серебряных талеров.
Мамаша Кураж. Вы не убедите меня, что война — это дерьмо. Верно, она уничтожает слабых, но они и в мирное время погибают. Зато своих людей она кормит лучше.
В том же году в битве при Лютцене погибает шведский король Густав-Адольф. Мир грозит мамаше Кураж разорением.
Смелый сын мамаши Кураж совершает на один подвиг больше, чем требовалось, и бесславно заканчивает свою жизнь.
Сын мамаши Кураж Эйлиф под конвоем в наручниках приходит повидаться с матерью.
Эйлиф. Где мать?
Полковой священник. Ушла в город.
Эйлиф. Я слышал, что она здесь. Мне разрешили повидаться с ней.
Повар (солдатам). Куда вы его ведете?
Солдат. Лучше бы ему туда не идти.
Полковой священник. Что он сделал?
Солдат. Ворвался в дом к крестьянину. Хозяйка приказала долго жить.
Полковой священник. Как же ты мог сделать такое?
Эйлиф.Яидо этого ничего другого не делал.
Повар. Но сейчас мир.
Эй лиф. Замолчи. Можно мне посидеть, пока она придет?
Солдат. У нас нет времени.
Полковой священник. Во время войны его за это превозносили, он сидел по правую руку от командующего.
Тогда это считалось смелостью!
Нельзя ли поговорить с профосом, ведь приговор от него зависит.
Солдат. Бесполезно. Отнять у крестьянина скотину — какая же тут смелость?
Повар. Это была глупость!
Эй лиф. Если бы я был глупый, я давно бы умер с голоду, слышишь ты, умник дерьмовый.
Повар. А за то, что ты умный, у тебя слетит голова.
Полковой священник. Надо хоть Катрин позвать.
Эй лиф. Пускай себе сидит в фургоне! Дай лучше хлебнуть водки.
Солдат. Некогда, пошли!
Полковой священник. Что нам сказать твоей матери?
Эй лиф. Скажи ей, что ничего другого и не было, скажи ей, что так я и жил. Или лучше ничего не говори.
Солдаты подталкивают его.
Полковой священник. Я пойду с тобой, я не оставлю тебя одного на этом тяжелом пути.
Эй лиф. Попа мне не нужно.
Полковой священник. Этого ты еще не знаешь. (Идет за ним.)
Повар (кричит им вслед). Мне придется ей рассказать, она захочет увидеть его!
Полковой священник. Лучше ничего не говорите. Разве только, что он был здесь и опять придет, может быть, завтра. Тем временем я вернусь и смогу ее подготовить. (Поспешно уходит.)
Повар глядит им вслед и качает головой, потом он начинает беспокойно шагать взад-вперед. Наконец он подходит к фургону.
Повар. Эгей! Не угодно ли выйти? Я понимаю, что вы спрятались от мира.
Я бы тоже не прочь спрятаться. Я повар главнокомандующего, вы меня помните?
Не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить в ожидании вашей матушки? Я съел бы, пожалуй, кусок сала или даже хлеба, только чтобы время скоротать.
(Заглядывает в фургон.) Укрылась с головой.
Йз глубины сцены доносится канонада.
Мамаша Кураж (вбегает запыхавшись, товар при ней). Повар, мир опять уже кончился! Уже три дня снова война. Я узнала это раньше, чем успела спустить товар. Слава богу! В городе — перестрелка с лютеранами. Нужно сматываться с фургоном! Катрин, собирай вещи! Почему вы смутились? Что случилось?
Повар. Ничего.
Мамаша Кураж. Нет, что-то неладно. Я вижу по лицу.
Повар. Это, наверно, оттого, что опять война. Теперь мне, наверно, до завтрашнего вечера не поесть горячего.
Мамаша Кураж. Врете, повар.
Повар. Здесь был Эйлиф. Но он очень торопился.
Мамаша Кураж. Эйлиф был здесь? Ну, мы его увидим на марше.
Теперь я пойду с нашими- Как он выглядит?
Повар. Как всегда.
Мамаша Кураж. Он никогда не изменится. Уж его-то войне не удалось у меня отнять. Он не дурак. Вы не поможете мне собрать вещи? (Принимается укладывать товар.) Что он рассказывает? У него по- прежнему хорошие отношения с командующим? Он ничего не говорил о своих подвигах?
Повар (мрачно). Один из своих подвигов он, как я понял, повторил.
Мамаша Кураж. Потом расскажете, пора двигаться.
Появляется Катрин.
Катрин, мира уже снова как не бывало. Мы уходим отсюда. (Повару.) А вы куда подадитесь?
Повар. Я завербуюсь в армию.
Мамаша Кураж. Я предлагаю вам... где священник?
Повар. Он пошел в город с Эйлифом.
Мамаша Кураж. Тогда проводите нас немного, Ламб. Мне нужна помощь.
Повар. История с Иветтой...
Мамаша Кураж. Она не повредила вам в моих глазах. Наоборот. Как говорится, где огонь, там и чад. Так что же, пойдете с нами?
Повар. Я не отказываюсь.
Мамаша Кураж. Двенадцатый уже выступил. Становитесь у дышла. Вот вам кусок хлеба. Мы тихонько пристроимся к лютеранам. Может быть, я еще сегодня вечером увижу Эйлифа.
Он у меня любимчик. Был короткий мир, и вот уже опять пошло.
Уже шестнадцать лет длится великая война за веру. Германия лишилась доброй половины жителей. Уцелевшие после побоищ умирают от эпидемий. В землях, когда-то процветавших, теперь царит голод. По сожженным городам рыщут волки.
Осенью 1634 г. мы встречаем Кураж в Германии, в Сосновых горах, в стороне от военной дороги, по которой движутся шведские войска. Зима в этом году ранняя и суровая. Дела идут плохо, приходится нищенствовать. Повар получает письмо из Утрехта, и ему дают отставку.
У полуразрушенного дома приходского священника. Хмурое утро в начале зимы. Резкий ветер. Мамаша Кураж и повар в старых овчинах примостились у фургона.
Повар. Еще темно, все спят.
Мамаша Кураж. Как-никак дом священника. Скоро звонить в колокол, придется ему покинуть перину. Ничего, его ждет горячий суп.
Повар. Какой там священник, мы же видели, что вся деревня дотла сгорела.
Мамаша Кураж. Нет, жители здесь есть, не зря собака лаяла.
Повар. Если у попа и есть что-нибудь, он все равно не даст.
Мамаша Кураж. Может быть, если споем...
Повар. Осточертело мне это пение. (Вдруг.) Я получил письмо из Утрехта, моя мать, пишут, умерла от холеры, трактир теперь мой. Вот письмо, если не веришь. Я дам тебе его прочесть, хотя тебя и не касается мазня тетки насчет моего образа жизни.
Мамаша Кураж (читает письмо). Ламб, мне тоже надоело скитаться.
Я как та собака мясника, что разносит мясо покупателям, а сама его не ест. Мне нечем торговать, а людям нечем платить ни за что. В Саксонии один оборванец хотел всучить мне за два яйца сажень пергаментных книг, а в Вюртемберге за мешочек соли мне давали плуг. Зачем пахать? Вырастает только чертополох.
Говорят, в Померании в деревнях съели уже всех младенцев, а монахини грабят людей на больших дорогах.
Повар. Все вымирает.
Мамаша Кураж. Иногда мне уже кажется, что я со своим фургоном разъезжаю по преисподней и торгую смолой или продаю на небесах закуски блуждающим душам. Если бы мне с детьми, что у меня остались, найти местечко, где не стреляют, я бы еще пожила спокойно несколько лет.
Повар. Мы могли бы открыть трактир. Подумай об этом, Анна. Я сегодня твердо решил, я подамся в Утрехт, с тобой или без тебя, и сегодня же.
Мамаша Кураж. Мне нужно поговорить с Катрин. Очень уж все скоропалительно, мне трудно решать не согревшись и на пустой желудок.
Катрин!
Катрин вылезает из фургона.
Катрин, я должна тебе кое-что сообщить. Мы с поваром собираемся в Утрехт. Он там получил в наследство трактир. Ты жила бы на одном месте и завела знакомства. Оседлый человек уже вызывает уважение, внешность — это еще не все. Я тоже за такое решение. С поваром мы уживаемся. Должна сказать, что он знает толк в делах. Кормежкой мы были бы обеспечены, плохо ли? У тебя была бы своя койка, тебя бы это устроило, правда? Нельзя всегда жить на улице! Так ведь и опуститься можно. Ты уже вся обовшивела. Нам нужно решиться, мы пошли бы со шведами на север, они, наверно, там. (Показывает налево.) Я думаю, мы решимся, Катрин.
Повар. Анна, мне нужно сказать тебе два слова наедине.
Мамаша Кураж. Полезай в фургон, Катрин.
Катрин лезет в фургон.
Повар. Я прервал тебя, я вижу, ты меня не поняла. Я думал, об этом не стоит и говорить, и так, мол, ясно. Но если нет, то я скажу: не может быть и речи о том, чтобы брать ее с собой. Я думаю, ты меня понимаешь.
Катрин за их спиной высовывает голову из фургона и слушает.
Мамаша Кураж. Ты считаешь, что я должна оставить Катрин?
П о в а р. А как ты думаешь? В трактире нет места. Это тебе не трактир на три зала. Если мы поднатужимся, то мы вдвоем еще прокормимся, но не втроем, втроем никак не выйдет. Фургон пусть останется Катрин.
Мамаша Кураж. Я думала, в Утрехте она найдет себе мужа.
Повар. Не смеши меня! Где такая найдет мужа? Немая и шрам вдобавок! И в летах уже.
Мамаша Кураж. Говори тише!
Повар. Громче или тише, а что правда, то правда. И это тоже причина, по которой я не могу ее держать в трактире. Гостям неприятно, когда перед их глазами торчит урод. И нельзя на них за это обижаться.
Мамаша Кураж. Замолчи. Говорю тебе, не надо так громко.
Повар. В доме священника зажегся свет. Давай споем.
Мамаша Кураж. Повар, как же она одна пойдет с фургоном? Она боится войны. Она ее не переносит. Какие у нее, наверно, страшные сны! Я слышу, как она стонет по ночам. Особенно после боев. Не знаю, что она видит во сне. Она страдает от сострадания. Недавно я нашла у нее ежа, которого мы переехали.
Оказывается, она его спрятала.
Повар. Трактир слишком мал. (Кричит.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Мы споем вам песню о Соломоне, Юлии Цезаре и других великих мужах, которым их блестящий ум не пошел на пользу. И тогда вы поймете, что мы тоже люди порядочные и поэтому нам нелегко живется, особенно зимой.
Все добродетели опасны в этом мире, как доказывает наша прекрасная песня, лучше их не иметь и вести приятную жизнь и иметь на завтрак, скажем, горячий суп. У меня, например, нет горячего супа, а я бы от него не отказался, я солдат, но какой мне толк от того, что я был смел в бою?
Никакого, я голодаю. Лучше бы я наложил в штаны и остался дома. А почему?
(Вполголоса.) Хоть бы нос высунули. (Громко.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Может быть, вы возразите, что не храбрость кормит человека, а честность?
Может быть, вы хотите сказать, что честный человек сыт или хотя бы не вполне трезв? Посмотрим, как обстоит дело с честностью.
Теперь мне скажут, что нужно быть кротким и самоотверженным, что нужно делиться с ближним, ну, а что, если нечем делиться?
Быть благодетелем, может быть, тоже не так легко, с этим приходится считаться, ведь самому тоже что-то нужно. Да, самоотверженность — это редкая добродетель, редкая потому, что она не окупается.
Так же обстоит дело и с нами! Мы порядочные люди, держимся друг за друга, не крадем, не убиваем, не поджигаем! И можно сказать, что мы опускаемся все ниже и ниже, и наша судьба подтверждает нашу песню, и суп у нас редко бывает, а если бы мы были другими, грабили и убивали, может быть, мы были бы сыты! Добродетели не вознаграждаются, вознаграждаются только пороки, таков мир, и лучше бы он не был таким!
Голос (сверху). Эй вы! Поднимайтесь сюда! Похлебкой покормим.
Мамаша Кураж. Ламб, мне сейчас еда в горло не пойдет. Я не говорю, что ты сказал вздор, но неужели это твое последнее слово?
Повар. Последнее. Подумай.
Мамаша Кураж. Мне не нужно думать. Я ее здесь не оставлю.
Повар. Поступишь глупо, но я ничего не могу поделать. Я не зверь, но трактир маленький. А теперь давай поднимемся, а то и здесь ничего не получим, и выйдет, что мы даром пели на холоде.
Мамаша Кураж. Я позову Катрин.
Повар. Лучше захвати ей что-нибудь оттуда. Если мы нагрянем втроем, они же испугаются.
Оба уходят.
Из фургона с узелком в руке вылезает Катрин. Она оглядывается, смотрит, ушли ли они. Затем она вешает на колесо фургона старые штаны повара и юбку матери. Повесив их рядом, на видном месте, она хочет уйти со своим узелком.
В это время возвращается мамаша Кураж.
Мамаша Кураж (с тарелкой супа). Катрин! Стой! Катрин! Куда это ты собралась с узелком? Ты что, в своем уме? (Развязывает узелок.) Она собрала свои вещи! Ты что, подслушивала? Я ему сказала, что плевать мне на Утрехт, на его паршивый трактир, что мы там потеряли? Ты и я — мы не годимся для трактира.
На войне для нас еще найдутся дела. (Увидела штаны и юбку.) Глупая ты. А если бы я это увидела, а тебя бы уже не было? (Держит Катрин, которая вырывается из ее рук.) Не думай, что я дала ему отставку из-за тебя. Из-за фургона, вот из-за чего. Я не разлучусь с фургоном, к которому я привыкла, из-за фургона я и ушла от него, не из-за тебя. Мы пойдем в другую сторону, а повару мы выложим его вещи, пусть он их найдет, чудак человек. (Взбирается на фургон и бросает еще несколько предметов в то место, куда брошены штаны.)
Ну вот, он вышел из нашего дела, а больше я никого в него не приму. Потянем дальше вдвоем. Ничего, и этой зиме тоже настанет конец. Впрягайся, а то еще пойдет снег.
Обе впрягаются в фургон, поворачивают его и увозят. Возвращается повар и озадаченно смотрит на свои вещи.
Весь 1635 г. мамаша Кураж и ее дочь Катрин проводят на дорогах Центральной Германии, следуя за все более и более оборванным войском. Дорога. Мамаша Кураж й Катрин тянут фургон.
Они проходят мимо крестьянского дома, в котором кто-то поет.
Голос
Мы розы посадили На самом на виду.
И розы расцветают И нас вознаграждают За то, что землю рыли.
Как хорошо сидеть в саду,
Где розы расцветают!
Но вот зима настала.
Метет по всей земле.
А нам и горя мало За толстыми стенами,
Да с жаркими дровами Как хорошо сидеть в тепле,
Когда зима настала.
Мамаша Кураж и Катрин останавливаются и слушают. Потом они продолжают свой путь.
Январь 1636 г. Императорские войска угрожают протестантскому городу Галле. Камень заговорил. Мамаша Кураж теряет дочь и одна продолжает свой путь. До конца войны еще далеко.
Ободранный фургон стоит возле крестьянского дома с огромной соломенной крышей.
Ночь.
Из рощи выходят прапорщик и три солдата в тяжелых латах.
Прапорщик. Только чтобы не было шума. Если кто крикнет, ткните его копьем.
Первый солдат. Но ведь придется к ним постучать, чтобы взять проводника.
Прапорщик. Что ж, стук — это естественный шум. Подумают, что корова трется о стенку хлева.
Солдаты стучатся в дом. Дверь отворяет крестьянка. Они зажимают ей рот.
Два солдата входят в дом.
Мужской голос внутри дома. Что такое!
Солдаты выводят из дома крестьянина и его сына.
Прапорщик (кивнув в сторону фургона, в котором показалась Катрин). Вот еще одна.
Солдат вытаскивает Катрин.
Это все, кто здесь живет?
Крестьяне. Это наш сын. А это немая... Ее мать пошла в город покупать товар... Для своей лавки... Потому что многие сейчас оттуда бегут и все отдают за бесценок... Это люди кочевые, маркитанты.
Прапорщик. Предупреждаю вас, сидите тихо, кто пикнет — получит копьем по башке. Один из вас покажет нам тропу в город. (Указывает на молодого крестьянина.) Эй ты, пойди-ка сюда!
Молодой крестьянин. Я не знаю тропы.
Второй солдат (ухмыляясь). Он не знает тропы.
Молодой крестьянин. Я не стану служить католикам.
Прапорщик (второму солдату). Ткни его копьем в бок!
Молодой крестьянин (его поставили на колени, ему угрожают копьем).
Убейте меня, не стану.
Первый солдат. Сейчас мы с ним договоримся. (Подходит к хлеву.) Две коровы и вол. Так вот, если ты не образумишься, я зарублю скотину.
Молодой крестьянин. Только не скотину.
Крестьянка (плача). Господин капитан, не трогайте нашу скотину, мы же умрем с голоду.
Прапорщик. Пропала ваша скотина, если он будет упрямиться. Первый солдат. Я начну с вола.
Молодой крестьянин (старому). Согласиться?
Крестьянка кивает.
Так и быть.
Крестьянка. Спасибо, господин капитан, что вы пощадили нас, во веки веков, аминь.
Крестьянин удерживает ее от дальнейших изъявлений благодарности.
Первый солдат. Я же сразу понял, что вол им дороже всего на свете!
Молодой крестьянин уходит с прапорщиком и солдатами.
Крестьянин. Хотел бы я знать, что они задумали. Ничего хорошего.
Крестьянка. Может, это просто разведчики... Что это ты?
Крестьянин (взбираясь по лестнице, которую он приставил к крыше).
Посмотреть, одни ли они тут. (С крыши.) В роще что-то шевелится. И дальше до самой каменоломни. И на просеке — солдаты в кольчугах.
И пушка вон. Да там побольше полка будет. Господи, смилуйся над городом и над всеми, кто в нем остался.
Крестьянка. А свет горит в городе?
Крестьянин. Темным-темно. Спят себе. (Спускается.) Если они войдут в город, они всех перережут.
Крестьянка. Сторожевой пост их заметит.
Крестьянин. Часовых в башне на косогоре они, наверно, прикончили, а то бы те затрубили в рог.
Крестьянка. Если бы нас было побольше.
Крестьянин. А нас только двое, да вот увечная еще... Крестьянка. Ничего, думаешь, не сможем сделать...
Крестьянин. Ничего.
Крестьянка. Нам ночью туда не спуститься.
Крестьянин. Внизу у косогора их полно. Мы не можем даже дать знак.
Крестьянка. Что ты, они и нас прикончат.
Крестьянин. Да, ничего нам не сделать.
Крестьянка (Катрин). Молись, бедная тварь, молись! Никак нам их не спасти от резни. Говорить не можешь, так хоть молись. Никто тебя не слышит, а он услышит. Я тебе помогу.
Все становятся на колени, Катрин — позади крестьян.
Крестьянка. Отче наш, иже еси на небесех, услышь молитву нашу, не дай погибнуть городу, не губи тех, кто сейчас там спит и ничего не ведает.
Разбуди их, пусть встанут они, пусть влезут на стену, пусть увидят солдат, что идут на них среди ночи с копьями и пушками, спускаются с косогора, крадучись по лугам. (Обернувшись к Катрин.) Защити нашу мать, сделай так, чтобы караульный не спал, пробудился, а то будет поздно. И зятю нашему помоги, он там с четырьмя детьми, не дай им погибнуть, они невинные, они ничего не понимают. (Катрин, которая стонет.) Одному нет еще двух, а старшенькой семь.
Катрин встает, она потрясена.
Отче наш, услышь нас, только ты и можешь помочь, нам недолго погибнуть, мы люди слабые, у нас нет ни пик, ни копий, и нет у нас смелости, мы во власти твоей, и весь наш скот, и все хозяйство наше; вот так же и город, он тоже во власти твоей, и враги подошли к нему силой несметной.
Катрин незаметно проскользнула к фургону, что- то достала из него, спрятала под передник и взобралась по лестнице на крышу.
Не оставь деток, наипаче малых, в беде, и стариков беспомощных, и всякую тварь живую.
Крестьянин. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
Аминь.
Катрин, сидя на крыше, начинает бить в барабан, который был спрятан у нее под передником.
Крестьянка. Иисусе, что она делает? Крестьянин. Она с ума сошла.
Крестьянка. Стащи ее вниз, быстро!
Крестьянин бежит к лестнице, но Катрин поднимает ее на крышу.
Она нас погубит.
Крестьянин. Сейчас же перестань барабанить, уродина чертова!
Крестьянка. Католики придут сюда!
Крестьянин (ищет камни). Я забросаю тебя камнями!
Крестьянка. Неужели у тебя нет сердца? Неужели не сжалишься? Если они придут, мы пропали! Они нас перережут.
Катрин, не отрываясь, смотрит вдаль, в сторону города, и продолжает барабанить.
(Старику.) Я тебе сразу сказала, не пускай этих бродяг во двор. Им-то что, если у нас последнюю скотину уведут.
Вбегают прапорщик с солдатами и молодым крестьянином.
Прапорщик. Изрублю на куски!
Крестьянка. Господин офицер, мы не виноваты, мы ничего не можем сделать.
Мы не заметили, как она туда залезла.
Она чужая.
Прапорщик. Где лестница? Крестьянин. На крыше.
Прапорщик (задрав голову). Приказываю тебе, сейчас же брось сюда барабан!
Катрин продолжает барабанить.
Вы все заодно. Теперь вам не жить.
Крестьянин. В лесу валили сосны. Если принести бревно и столкнуть ее оттуда...
Первый солдат (прапорщику). Разрешите мне обратиться с предложением?
(Что-то шепчет на ухо прапорщику. Тот кивает в знак согласия.) Эй, ты, предлагаем тебе договориться по-хорошему. Слезай, и пойдешь с нами в город, будешь идти впереди нас. Покажешь нам свою мать, и мы ее не тронем.
Катрин продолжает барабанить.
Прапорщик (грубо отталкивает солдата). Она тебе не верит, еще бы, с твоей мордой... (Кричит Катрин.) А моему слову поверишь? Я офицер, я знаю, что такое честное слово.
Катрин барабанит сильнее.
Для нее нет ничего святого.
Молодой крестьянин. Господин офицер, она делает это не только ради матери!
Первый солдат. Нельзя больше терять время. В городе услышат.
Прапорщик. Надо создать какой-нибудь шум, погромче, чем ее барабан. Чем бы создать шум?
Первый солдат. Ведь нам же нельзя производить шума.
Прапорщик. Невинный шум, балда. Не военный.
Крестьянин. Я могу топором колоть дрова.
Прапорщик. Давай.
Крестьянин приносит топор и начинает рубить бревно.
Чаще давай! Чаще! Дело идет о твоей жизни!
Катрин прислушивалась и в это время барабанила тише. Беспокойно оглядываясь, она колотит теперь в барабан с прежней силой.
(Крестьянину.) Не годится,, слабо. (Первому солдату.) Ты тоже руби.
Крестьянин. У меня только один топор. (Перестает рубить.)
Прапорщик. Надо поджечь дом. Надо ее выкурить.
Крестьянин. Не поможет, господин капитан. Если в городе увидят огонь, им все будет ясно.
Катрин опять прислушивалась, продолжая барабанить. Теперь она смеется.
Прапорщик. Смотри, она смеется над нами... Я не выдержу. Я пристрелю ее, и пусть все идет к чертям. Принесите ружье!
Два солдата убегают. Катрин продолжает барабанить.
Крестьянка. Я придумала, господин начальник!
Вон их фургон. Если мы его разнесем, она перестанет. У них нет ничего, кроме фургона.
Прапорщик (молодому крестьянину). Разнеси его в щепки. (Катрин.) Мы разнесем твою повозку, если ты не перестанешь.
Молодой крестьянин делает несколько слабых ударов по фургону.
Крестьянка. Перестань, скотина!
Глядя с отчаянием на фургон, Катрин издает жалобные звуки, но продолжает барабанить.
Прапорщик. Где эти гады с ружьем?
Первый солдат. В городе, наверно, еще не услыхали, а то бы их орудие уже ударило.
Прапорщик (Катрин). Они тебя не слышат. А сейчас мы тебя пристрелим.
Последний раз говорю. Брось барабан!
Молодой крестьянин (внезапно бросает доску). Бей в барабан, бей! Не то все погибнут! Бей, бей...
Солдат валит его на землю и ударяет копьем. Катрин плачет, но продолжает барабанить.
Крестьянка. Не бейте его в спину! Боже мой, вы убьете его!
Вбегают солдаты с тяжелым ружьем.
Второй солдат. Прапорщик, полковник рвет и мечет. Нас будет судить полевой суд.
Прапорщик. Ставь! Ставь!
Солдаты ставят ружье на сошку.
(Кричит Катрин.) Последний раз: перестань барабанить!
Плача, Катрин барабанит изо всех сил.
Огонь!
Солдаты стреляют. Катрин делает еще несколько ударов и медленно падает.
Вот шума и нет!
Но вслед за последними ударами Катрин раздается грохот городских пушек.
Издалека доносятся беспорядочный звон набата и канонада.
Первый солдат. Она своего добилась.
Рассвет. Слышен барабанный бой и свист, под который шагают удаляющиеся колонны.
Мамаша Кураж сидит на корточках возле дочери перед фургоном. Крестьяне стоят рядом.
Крестьяне. Вам нужно двигаться, сударыня. Сейчас пройдет последний полк. Одной вам идти нельзя.
Мамаша Кураж. Может, она уснет. (Поет.)
Шелестит солома.
Баю, баю, бай.
Соседские дети Хнычут пускай.
Соседские — в лохмотьях,
В шелку — моя.
Ей платье ангелочка Перешила я.
У соседских корка,
У нас — пирожок.
Если не по вкусу,
Скажи, дружок.
Баю, баю, баю,
Спи, детеныш мой.
Один остался в Польше,
Где-то другой?
Не надо было вам говорить ей о детях вашего зятя.
Крестьянин. Если бы вы не пошли в город, чтобы нагреть руки, может, ничего бы и не было.
Мамаша Кураж. Теперь она спит.
Крестьянка. Она не спит, поймите, она неживая.
Крестьянин. И вам уже пора бы уйти. По дорогам рыщут волки и, хуже того, мародеры.
Мамаша Кураж (встает). Да. (Достает из фургона кусок парусины, чтобы прикрыть труп.)
Крестьянка. У вас больше никого нет? К кому бы вы могли пойти?
Мамаша Кураж. Есть. Эйлиф.
Крестьянин (в то время как мамаша Кураж прикрывает труп). Надо вам его разыскать. Об этой уж мы позаботимся, мы похороним ее как следует. Можете не беспокоиться.
Мамаша Кураж. Вот вам деньги на расходы. (Отсчитывает деньги и дает их крестьянину.)
Крестьянин и его сын пожинают ей руку и уносят Катрин. Крестьянка тоже пожимает ей руку с поклоном.
Крестьянка (уходя). Торопитесь!
Мамаша Кураж (впрягается в фургон). Надеюсь, и одна справлюсь с фургоном. Ничего, вытяну, вещей в нем немного. Надо опять за торговлю браться.
Со свистом и барабанным боем проходит еще один полк.
(Трогает с места.) Эй, возьмите меня с собой!
Из глубины сцены доносится пение.
Война удачей переменной Сто лет продержится вполне,
Хоть человек обыкновенный Не видит радости в войне:
Он жрет дерьмо, одет он худо,
Он палачам своим смешон.
Но он надеется на чудо,
Пока поход не завершен.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте, всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле!
Занавес
Хроника из времен тридцатилетней войны
Действующие лица:
Мамаша Кураж.
Катрин, ее немая дочь.
Эйлиф, ее старший сын.
Швейцеркас, ее младший сын.
Вербовщик.
Фельдфебель.
Повар.
Командующий.
Полковой священник.
Интендант.
Иветта Потье.
Человек с повязкой.
Другой фельдфебель.
Старый полковник.
Писарь.
Молодой солдат.
Пожилой солдат.
Крестьянин.
Крестьянка.
Молодой человек.
Старуха.
Другой крестьянин.
Другая крестьянка.
Молодой крестьянин.
Прапорщик.
Солдаты.
Голос.
Действие происходит в Даларне весной 1624 г., во время набора войска для похода на Польшу главнокомандующим Оксеншерна. Маркитантка Анна Фирлинг, известная под именем мамаши Кураж, теряет одного сына.
На большой дороге неподалеку от города стоят и мерзнут фельдфебель с вербовщиком. Вербовщик жалуется фельдфебелю на невозможность сколотить отряд. «Прямо хоть в петлю полезай. До двенадцатого я должен поставить командующему четыре эскадрона, а людишки здесь такие зловредные, что я даже спать по ночам перестал. Заарканил было одного, не посмотрел, что у него куриная грудь и расширение вен, сделал вид, будто все в порядке, напоил его как следует, он уже и подпись поставил, стал я платить за водку, а он просится на двор. Чую, дело неладно — и за ним. Точно, ушел, как вошь из-под ногтя. У них нет ни честного слова, ни верности, ни чувства долга. Я здесь потерял веру в человечество, фельдфебель».
Фельдфебель отвечает, что, по его мнению, «слишком давно не было здесь войны... Спрашивается: откуда же и взяться морали? Мирное время это сплошная безалаберщина, навести порядок может только война. В мирное время человечество растет в ботву. Людьми и скотом разбрасываются, как дерьмом. Каждый жрет, что захочет, скажем, белый хлеб с сыром, а сверху еще кусок сала... Известно ведь: не будет порядка — не развоюешься... Как все хорошее, войну начинать очень трудно. Зато уж когда разыграется — не остановишь; люди начинают бояться мира, как игроки в кости — конца игры. Ведь когда игра кончена, нужно подсчитывать проигрыш...»
Вербовщик, видя фургон с двумя женщинами и двумя парнями, просит фельдфебеля задержать старуху.
Появляются два молодых парня, вкатывающие фургон, на котором мамаша Кураж и ее немая дочь Катрин.
Фельдфебель требует у женщины бумаги.
Мамаша Кураж. Бумаги?
Младший сын. Да это же мамаша Кураж!
Фельдфебель. В первый раз слышу. Почему ее зовут Кураж?
Мамаша Кураж. Кураж меня зовут потому, фельдфебель, что я боялась разориться и сквозь пушечный огонь вывезла из Риги пятьдесят ковриг хлеба.
Фельдфебель. Шутки долой. Где бумаги?
Мамаша Кураж вынимает из жестянки кучу бумаг: «Вот все мои бумаги, фельдфебель. Вот, пожалуйста, целый требник — огурцы завертывать, он у меня из Альтентинга, а вот карта Моравии, бог весть, случится ли мне там побывать,— если нет, то карта нужна мне, как собаке пятая нога; а вот здесь, видите, печатью удостоверяется, что моя сивка — не больна ящуром, она у нас, к сожалению, околела, а стоила пятнадцать гульденов, не мне, слава богу. Ну, что, довольно с вас бумаг?
Фельдфебель требует у мамаши Кураж лицензию и интересуется ее настоящим именем.
Мамаша Кураж. Анна Фирлинг.
Фельдфебель. Значит, вы все Фирлинги?
Мамаша Кураж. Почему все? Фирлинг — это моя фамилия. Но не их.
Фельдфебель. Да ведь они же все твои дети?
Мамаша Кураж. Да, мои, но разве поэтому у них у всех должна быть одна и та же фамилия? (Указывает на старшего сына.) Вот этого, например, зовут Эйлиф Нойоцкий.
Второй сын является отпрыском спившегося строителя крепостей, но носит фамилию мадьяра Фейош. Дочь Катрин носит фамилию Гаупт, она наполовину немка.
Мамаша Кураж сообщает, что «со своим фургоном весь мир объехала».
Она пытается продать «господам офицерам» «хорошие пистолеты или, например, пряжки».
Фельдфебель говорит, что ему нужно другое. «Я вижу, ребята у тебя рослые, грудь колесом, ножищи как бревна. Хотел бы я знать, почему они уклоняются от военной службы». Мамаша Кураж отвечает, что ремесло солдата не для ее сыновей.
Вербовщик. А почему не для них? Ведь оно же приносит доход, приносит славу. Сбывать сапоги дело бабье. Мамаша Кураж уверяет, что он «мокрая курица». Она пытается избавиться от домогательств вербовщика, сообщив, что лейтенант — жених ее дочери, и угрожая пожаловаться полковнику.
Видя, что вербовщики не собираются отставать, мамаша Кураж обращается к другому сыну: «Беги и кричи, что твоего брата хотят украсть». Она вынимает нож и готовится к схватке.
Фельдфебель упрекает мамашу Кураж в том, что, «кормясь войной» она не желает отдавать войне сына.
В результате долгих уговоров сыновья Кураж заявляют матери, что хотят в солдаты.
Мамаша Кураж предлагает погадать на будущее, смешав в шлеме чистые и помеченные крестами листки пергамента. «Хотят удрать от матери, черти, рвутся на войну, как телята к соли. Вот сейчас погадаем, и они увидят, что, когда тебе говорят: “Пойдем, сынок, ты станешь офицером”,— нечего уши развешивать. Очень боюсь, фельдфебель, что они у меня не уцелеют на войне».
Сын мамаши Кураж Эйлиф вынимает помеченный крестом клок пергамента. Мамаша Кураж заявляет, что если он останется с ней, то ему ничего не грозит. Ее младший сын тоже вытаскивает помеченный крестом листок, как и фельдфебель.
Катрин, к великому изумлению мамаши Кураж, тоже вынимает крест.
«Будьте все осторожны, — говорит Кураж, — вам это нужно. А теперь — по местам, и поехали».
Фельдфебель обманом все-таки уводит Эйлифа. Немая Катрин безуспешно пытается остановить его. Но мамаша, отвлекаемая покупкой пряжки фельдфебелем, упускает сына.
Мамаша Кураж говорит Катрин, что ей теперь «придется вместе с братом тащить фургон».
Фельдфебель (глядя им вслед):
Войною думает прожить.
За это надобно платить.
В 1625—1626 гг. мамаша Кураж колесит по Польше в обозе шведской армии. Близ крепости Вальгоф она встречает своего сына.
У палатки командующего мамаша Кураж продает повару каплуна, они долго торгуются. В это время в палатку входят командующий, полковой священник и Эйлиф.
Сын мамаши Кураж в зените славы. Командующий предлагает ему сесть по правую руку от себя. «Ты совершил подвиг, ты настоящий благочестивый воин. То, что ты сделал, ты сделал во имя Бога, в войне за веру, это я особенно ценю, ты получишь золотой браслет, как только я возьму город. Мы пришли спасти их души, а они что, бессовестное, грязное мужичье! Они угоняют от нас скот! Зато попов своих они кормят до отвала. Но ты им дал урок хорошего поведения.
Повар ворчит, что его командир «приводит гостей, когда и так есть нечего».
Мамаша Кураж узнает сына, которого не видела два года.
На радостях она продает каплуна за один гульден и сама ощипывает птицу.
Мамаша Кураж (садится, ощипывает каплуна). Хотела бы я знать, какое он сделает лицо, когда меня увидит. Это мой смелый и умный сын. У меня есть еще и дурачок, но дурачок честный. Дочь — пустое место. Но она, по крайней мере, молчит, это уже кое- что.
Командующий просит Элифа: «Сын мой, доложи нам подробнее, как ты перехитрил крестьян и захватил двадцать волов. Надеюсь, они скоро будут здесь».
...Эйлиф рассказывает: «Значит, дело было так.
Я узнал, что крестьяне тайком, по ночам, сгоняют в одно место волов, которых они от нас прятали по всему лесу. Оттуда волов должны были погнать в город. Я не стал мешать крестьянам.
Пускай, думаю, сгоняют своих волов, им легче искать их в лесу, чем мне. А людей своих я довел до того, что они только о мясе и думали. Два дня я урезал и без того скудный паек...»
Командующий. Ты поступил умно.
Эй лиф. Возможно. Все остальное уже мелочи. Разве только вот, что у крестьян были дубинки и их было втрое больше, чем нас. Они зверски на нас напали. Четверо мужиков загнали меня в кустарник, вышибли у меня меч из рук и кричат: «Сдавайся!» Что делать, думаю, они же сделают из меня фарш.
Командующий. Как же ты поступил?
Эйлиф. Я стал смеяться.
Командующий. Что-что?
Эйлиф. Стал смеяться. Завязался разговор. Я давай торговаться. Двадцать гульденов за вола, говорю, это мне не по карману. Предлагаю пятнадцать. Как будто я собираюсь платить. Они в замешательстве, чешут затылки. Тут я наклоняюсь, хватаю свой меч и рублю мужиков на мелкие части. В нужде побудешь — заповедь забудешь, правда?
Командующий одобряет поступок Эйлифа, усматривая в нем сходство с королем.
Мамаша Кураж, услышав этот разговор, со злостью говорит: «Это, наверно, очень плохой командующий».
Повар. Прожорливый — верно, но почему плохой?
Мамаша Кураж. Потому что ему нужны храбрые солдаты, вот почему. Если у него хватает ума на хороший план разгрома врага, то зачем ему непременно храбрые солдаты? Обошелся бы и обыкновенными.
Вообще, когда в ход идут высокие добродетели — значит, дело дрянь.
Эйлиф, услышав голос матери на кухне, подходит к ней и, обняв, спрашивает о том, где остальные члены семьи. Мамаша Кураж (в объятьях сына). Все живы- здоровы. Швейцеркас теперь казначей Второго Финляндского. Хоть в бой-то у меня его не пошлют. Совсем удержать его в стороне никак не удалось.
Э й л и ф. А как твои ноги?
Мамаша Кураж. По утрам через силу надеваю ботинки.
Командующий (подходит к ним). Ты, стало быть, его мать. Надеюсь, у тебя найдутся для меня еще сыновья такие, как этот.
Эй лиф. Ну разве мне не везет! Ты сидишь здесь в кухне и слышишь, как привечают твоего сына!
Мамаша Кураж. Да, я слышала. (Дает ему пощечину.)
Эй лиф (хватается за щеку). Это за то, что я захватил волов?
Мамаша Кураж. Нет, это за то, что ты не сдался, когда на тебя напали четверо и хотели сделать из тебя фарш! Разве я не учила тебя думать о себе?
Еще через три года мамаша Кураж вместе с остатками Финляндского полка попадает в плен. Женщине удается спасти дочь и фургон, но ее честный сын погибает.
Швейцеркас, получивший должность военного казначея, похищает полковую кассу. Труп сына приносят мамаше Кураж, надеясь, что она выдаст себя, но женщина заявляет, что незнакома с ним.
Мамаша Кураж собирается подавать жалобу.
Перед офицерской палаткой. Мамаша Кураж ждет. Из палатки выглядывает писарь.
Писарь. Я вас знаю. Вы укрывали у себя лютеранского казначея. Лучше не жалуйтесь.
Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться. Я ни в чем не виновата, а если я это так оставлю, еще подумают, что у меня совесть нечиста. Все, что у меня было в фургоне, они искромсали своими саблями и еще ни за что ни про что оштрафовали меня на пять талеров. Писарь. Послушайтесь доброго совета, держите язык за зубами. У нас не так много маркитантов, и мы разрешаем вам торговать, особенно если совесть у вас нечиста и вы время от времени платите штраф.
Подумав, мамаша Кураж решает отступиться.
Прошло два года. Война захватывает все новые пространства. Не зная отдыха, мамаша Кураж со своим фургончиком проходит Польшу, Моравию, Баварию, Италию ненова Баварию. 1631 год. Победа Тилли при Магдебурге стоит мамаше Кураж четырех офицерских сорочек.
Фургон мамаши Кураж стоит в разрушенной деревне. Издалека слабо доносится военная музыка. У стойки — два солдата, их обслуживают мамаша Кураж и Катрин. У одного солдата накинута на плечи дамская меховая шубка.
Мамаша Кураж. Что, платить нечем? Нет денег — нет водки. Победные марши играть они горазды, а нет чтоб солдатам жалованье выдать.
Солдат. Водки хочу. Я слишком поздно начал грабить.
Командующий нас надул и отдал город на разграбление всего на один час. Я, говорит, не зверь; наверно, получил от города взятку.
Полковой священник (входит, прихрамывая). Во дворе лежат еще несколько человек. Крестьянская семья. Помогите мне кто-нибудь. Мне нужна холстина для повязок.
Второй солдат уходит с ним.
Катрин приходит в большое волнение и пытается выпросить у матери холстину для бинтов.
Мамаша Кураж. У меня нет ничего. Бинты я распродала в полку. Офицерские сорочки я рвать ради них не буду.
Полковой священник (кричит из глубины сцены). Говорю вам, мне нужна холстина. Мамаша Кураж (садится на лесенку, чтобы Катрин не вошла в фургон). Не дам. Платить они не станут, у них нет ничего.
Полковой священник (склонившись над женщиной, которую он внес на руках). Почему вы не ушли, когда начался орудийный обстрел?
Крестьянка (слабым голосом). Хозяйство.
Мамаша Кураж. Разве эти люди что-нибудь бросят! А я так выкладывай. Нет, не дам.
Первый солдат. Это лютеране. С какой стати они лютеране?
Мамаша Кураж. Плевать им на веру. У них хозяйство пропало.
Второй солдат. Никакие они не лютеране. Они- то сами католики.
Первый солдат. Когда идет обстрел, как их рассортируешь.
Крестьянин (его приводит священник). Пропала моя рука.
Полковой священник. Где холст?
Все смотрят на мамашу Кураж, та не шевелится.
Мамаша Кураж. Не могу ничего дать. Всякие налоги, пошлины, проценты, взятки!
Катрин, издавая нечленораздельные гортанные звуки, поднимает с земли доску и замахивается на мать.
Рехнулась ты, что ли? Положи сейчас же доску, дрянь ты этакая, а то отлуплю! Не дам, не могу, я должна о себе самой подумать.
Полковой священник снимает ее с лесенки и сажает на землю; затем он достает сорочки и разрывает их на узкие полоски.
Мамаша Кураж причитает: «Мои сорочки! Полгульдена штука! Меня разорили!»
Из хижины доносится жалобный детский голос.
Крестьянин. Там еще дитя.
Катрин бежит в хижину и спасает грудного ребенка.
Мамаша Кураж заставляет дочь вернуть ребенка матери.
Полковой священник (накладывая повязку). Кровь просачивается.
Катрин укачивает младенца, бормоча что-то похожее на колыбельную песню.
Близ города Инголынтадта в Баварии Кураж присутствует на похоронах главнокомандующего императорских войск Тили. Идут разговоры о героях войны и о длительности войны. Полковой священник сетует на то, что его способности пропадают втуне, немая Катрин получает красные туфельки.
1632 год.
Мамаша Кураж говорит о том, что жалеет главнокомандующего, погибшего из-за несчастного случая. Всему виной был туман на лугу.
Главнокомандующий из-за тумана ошибся в направлении: оказалось, что он поскакал не назад, а вперед, в самое пекло боя, где и попал под пулю.
Военнослужащим выплатили жалованье, и теперь вместо того, чтобы идти на похороны главнокомандующего, они пьянствуют.
Услышав от полкового священника, что война не собирается прекращаться, мамаша Кураж радуется: «Значит, я закуплю товару. Полагаюсь на вас».
Катрин, в отличие от матери, ждет конца войны, поскольку мать обещала ей мужа после нее.
Полковой священник обращается к мамаше Кураж: «Я много раз восхищался вашим умением вести дела и выходить из любого положения. Понимаю, почему вас назвали Кураж».
Мамаша Кураж отвечает: «Кураж, смелость — вот что нужно бедным людям. Иначе их дело пропащее. Для того чтобы в их положении вставать по утрам, уже нужна смелость. Или чтобы перепахать поле, да еще во время войны! Одно то, что они производят на свет детей, уже говорит об их смелости, потому что впереди у них ничего нет. Они должны быть палачами друг другу и отправлять друг друга на тот свет, тогда как им хочется смотреть друг другу в глаза, для этого, конечно, нужна смелость, нужен кураж. И то, что они терпят императора и папу, это тоже доказывает их жуткую смелость, потому что за этих господ они платятся жизнью.
Полковой священник делится с мамашей Кураж: «...здесь пренебрегают моими дарованиями и способностями, заставляя меня выполнять физическую работу.
Таланты, данные мне Богом, вообще не проявляются. Это грех. Вы не слышали моих проповедей. Одной речью я могу привести целый полк в такое настроение, что на неприятельское войско он смотрит как на стадо баранов.
Солдатам собственная их жизнь кажется старой провонявшей половой тряпкой, которую они готовы вышвырнуть при мысли о конечной победе. Бог наградил меня даром слова. Моя проповедь может ослепить вас и оглушить.»
Мамаша Кураж. Я совсем не хочу этого. Что мне делать слепой и глухой?
Полковой священник. Кураж, я часто думал, не скрывается ли за вашими трезвыми речами горячее сердце. Вы ведь тоже человек, и вам нужно тепло.
Мамаша Кураж. Чтобы в палатке было тепло, нужно заготовить достаточно дров.
Полковой священник. Вы переводите разговор на другое.
Серьезно, Кураж, я часто спрашиваю себя, что было бы, если бы наши отношения стали немного ближе. Ведь ураган войны так странно сплел наши судьбы.
Однако мамаша Кураж по-прежнему сводит разговор к шуткам, не желая раскрывать перед священником душу.
Входит Катрин, она едва дышит, у нее рана на лбу, над глазом. Она тащит кучу разных вещей, свертки, кожаные изделия, барабан и т. п.
На девушку напали солдаты.
Мамаша Кураж, перевязывая рану дочери, говорит: «Следа не останется, а по мне, хоть бы и остался. Беда тем, кто им нравится. Те как пойдут по рукам, так и пиши пропало. Кто им не по вкусу, тем они хоть жить дают».
Мамаша Кураж вспоминает, как однажды Катрин пропадала где-то всю ночь, но мать так и не узнала, что произошло.
Мамаша Кураж на вершине делового успеха.
Проселочная дорога. Мамаша Кураж, Катрин и полковой священник тянут фургон, увешанный новым товаром.
На шее у мамаши Кураж — связка серебряных талеров.
Мамаша Кураж. Вы не убедите меня, что война — это дерьмо. Верно, она уничтожает слабых, но они и в мирное время погибают. Зато своих людей она кормит лучше.
В том же году в битве при Лютцене погибает шведский король Густав-Адольф. Мир грозит мамаше Кураж разорением.
Смелый сын мамаши Кураж совершает на один подвиг больше, чем требовалось, и бесславно заканчивает свою жизнь.
Сын мамаши Кураж Эйлиф под конвоем в наручниках приходит повидаться с матерью.
Эйлиф. Где мать?
Полковой священник. Ушла в город.
Эйлиф. Я слышал, что она здесь. Мне разрешили повидаться с ней.
Повар (солдатам). Куда вы его ведете?
Солдат. Лучше бы ему туда не идти.
Полковой священник. Что он сделал?
Солдат. Ворвался в дом к крестьянину. Хозяйка приказала долго жить.
Полковой священник. Как же ты мог сделать такое?
Эйлиф.Яидо этого ничего другого не делал.
Повар. Но сейчас мир.
Эй лиф. Замолчи. Можно мне посидеть, пока она придет?
Солдат. У нас нет времени.
Полковой священник. Во время войны его за это превозносили, он сидел по правую руку от командующего.
Тогда это считалось смелостью!
Нельзя ли поговорить с профосом, ведь приговор от него зависит.
Солдат. Бесполезно. Отнять у крестьянина скотину — какая же тут смелость?
Повар. Это была глупость!
Эй лиф. Если бы я был глупый, я давно бы умер с голоду, слышишь ты, умник дерьмовый.
Повар. А за то, что ты умный, у тебя слетит голова.
Полковой священник. Надо хоть Катрин позвать.
Эй лиф. Пускай себе сидит в фургоне! Дай лучше хлебнуть водки.
Солдат. Некогда, пошли!
Полковой священник. Что нам сказать твоей матери?
Эй лиф. Скажи ей, что ничего другого и не было, скажи ей, что так я и жил. Или лучше ничего не говори.
Солдаты подталкивают его.
Полковой священник. Я пойду с тобой, я не оставлю тебя одного на этом тяжелом пути.
Эй лиф. Попа мне не нужно.
Полковой священник. Этого ты еще не знаешь. (Идет за ним.)
Повар (кричит им вслед). Мне придется ей рассказать, она захочет увидеть его!
Полковой священник. Лучше ничего не говорите. Разве только, что он был здесь и опять придет, может быть, завтра. Тем временем я вернусь и смогу ее подготовить. (Поспешно уходит.)
Повар глядит им вслед и качает головой, потом он начинает беспокойно шагать взад-вперед. Наконец он подходит к фургону.
Повар. Эгей! Не угодно ли выйти? Я понимаю, что вы спрятались от мира.
Я бы тоже не прочь спрятаться. Я повар главнокомандующего, вы меня помните?
Не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить в ожидании вашей матушки? Я съел бы, пожалуй, кусок сала или даже хлеба, только чтобы время скоротать.
(Заглядывает в фургон.) Укрылась с головой.
Йз глубины сцены доносится канонада.
Мамаша Кураж (вбегает запыхавшись, товар при ней). Повар, мир опять уже кончился! Уже три дня снова война. Я узнала это раньше, чем успела спустить товар. Слава богу! В городе — перестрелка с лютеранами. Нужно сматываться с фургоном! Катрин, собирай вещи! Почему вы смутились? Что случилось?
Повар. Ничего.
Мамаша Кураж. Нет, что-то неладно. Я вижу по лицу.
Повар. Это, наверно, оттого, что опять война. Теперь мне, наверно, до завтрашнего вечера не поесть горячего.
Мамаша Кураж. Врете, повар.
Повар. Здесь был Эйлиф. Но он очень торопился.
Мамаша Кураж. Эйлиф был здесь? Ну, мы его увидим на марше.
Теперь я пойду с нашими- Как он выглядит?
Повар. Как всегда.
Мамаша Кураж. Он никогда не изменится. Уж его-то войне не удалось у меня отнять. Он не дурак. Вы не поможете мне собрать вещи? (Принимается укладывать товар.) Что он рассказывает? У него по- прежнему хорошие отношения с командующим? Он ничего не говорил о своих подвигах?
Повар (мрачно). Один из своих подвигов он, как я понял, повторил.
Мамаша Кураж. Потом расскажете, пора двигаться.
Появляется Катрин.
Катрин, мира уже снова как не бывало. Мы уходим отсюда. (Повару.) А вы куда подадитесь?
Повар. Я завербуюсь в армию.
Мамаша Кураж. Я предлагаю вам... где священник?
Повар. Он пошел в город с Эйлифом.
Мамаша Кураж. Тогда проводите нас немного, Ламб. Мне нужна помощь.
Повар. История с Иветтой...
Мамаша Кураж. Она не повредила вам в моих глазах. Наоборот. Как говорится, где огонь, там и чад. Так что же, пойдете с нами?
Повар. Я не отказываюсь.
Мамаша Кураж. Двенадцатый уже выступил. Становитесь у дышла. Вот вам кусок хлеба. Мы тихонько пристроимся к лютеранам. Может быть, я еще сегодня вечером увижу Эйлифа.
Он у меня любимчик. Был короткий мир, и вот уже опять пошло.
Уже шестнадцать лет длится великая война за веру. Германия лишилась доброй половины жителей. Уцелевшие после побоищ умирают от эпидемий. В землях, когда-то процветавших, теперь царит голод. По сожженным городам рыщут волки.
Осенью 1634 г. мы встречаем Кураж в Германии, в Сосновых горах, в стороне от военной дороги, по которой движутся шведские войска. Зима в этом году ранняя и суровая. Дела идут плохо, приходится нищенствовать. Повар получает письмо из Утрехта, и ему дают отставку.
У полуразрушенного дома приходского священника. Хмурое утро в начале зимы. Резкий ветер. Мамаша Кураж и повар в старых овчинах примостились у фургона.
Повар. Еще темно, все спят.
Мамаша Кураж. Как-никак дом священника. Скоро звонить в колокол, придется ему покинуть перину. Ничего, его ждет горячий суп.
Повар. Какой там священник, мы же видели, что вся деревня дотла сгорела.
Мамаша Кураж. Нет, жители здесь есть, не зря собака лаяла.
Повар. Если у попа и есть что-нибудь, он все равно не даст.
Мамаша Кураж. Может быть, если споем...
Повар. Осточертело мне это пение. (Вдруг.) Я получил письмо из Утрехта, моя мать, пишут, умерла от холеры, трактир теперь мой. Вот письмо, если не веришь. Я дам тебе его прочесть, хотя тебя и не касается мазня тетки насчет моего образа жизни.
Мамаша Кураж (читает письмо). Ламб, мне тоже надоело скитаться.
Я как та собака мясника, что разносит мясо покупателям, а сама его не ест. Мне нечем торговать, а людям нечем платить ни за что. В Саксонии один оборванец хотел всучить мне за два яйца сажень пергаментных книг, а в Вюртемберге за мешочек соли мне давали плуг. Зачем пахать? Вырастает только чертополох.
Говорят, в Померании в деревнях съели уже всех младенцев, а монахини грабят людей на больших дорогах.
Повар. Все вымирает.
Мамаша Кураж. Иногда мне уже кажется, что я со своим фургоном разъезжаю по преисподней и торгую смолой или продаю на небесах закуски блуждающим душам. Если бы мне с детьми, что у меня остались, найти местечко, где не стреляют, я бы еще пожила спокойно несколько лет.
Повар. Мы могли бы открыть трактир. Подумай об этом, Анна. Я сегодня твердо решил, я подамся в Утрехт, с тобой или без тебя, и сегодня же.
Мамаша Кураж. Мне нужно поговорить с Катрин. Очень уж все скоропалительно, мне трудно решать не согревшись и на пустой желудок.
Катрин!
Катрин вылезает из фургона.
Катрин, я должна тебе кое-что сообщить. Мы с поваром собираемся в Утрехт. Он там получил в наследство трактир. Ты жила бы на одном месте и завела знакомства. Оседлый человек уже вызывает уважение, внешность — это еще не все. Я тоже за такое решение. С поваром мы уживаемся. Должна сказать, что он знает толк в делах. Кормежкой мы были бы обеспечены, плохо ли? У тебя была бы своя койка, тебя бы это устроило, правда? Нельзя всегда жить на улице! Так ведь и опуститься можно. Ты уже вся обовшивела. Нам нужно решиться, мы пошли бы со шведами на север, они, наверно, там. (Показывает налево.) Я думаю, мы решимся, Катрин.
Повар. Анна, мне нужно сказать тебе два слова наедине.
Мамаша Кураж. Полезай в фургон, Катрин.
Катрин лезет в фургон.
Повар. Я прервал тебя, я вижу, ты меня не поняла. Я думал, об этом не стоит и говорить, и так, мол, ясно. Но если нет, то я скажу: не может быть и речи о том, чтобы брать ее с собой. Я думаю, ты меня понимаешь.
Катрин за их спиной высовывает голову из фургона и слушает.
Мамаша Кураж. Ты считаешь, что я должна оставить Катрин?
П о в а р. А как ты думаешь? В трактире нет места. Это тебе не трактир на три зала. Если мы поднатужимся, то мы вдвоем еще прокормимся, но не втроем, втроем никак не выйдет. Фургон пусть останется Катрин.
Мамаша Кураж. Я думала, в Утрехте она найдет себе мужа.
Повар. Не смеши меня! Где такая найдет мужа? Немая и шрам вдобавок! И в летах уже.
Мамаша Кураж. Говори тише!
Повар. Громче или тише, а что правда, то правда. И это тоже причина, по которой я не могу ее держать в трактире. Гостям неприятно, когда перед их глазами торчит урод. И нельзя на них за это обижаться.
Мамаша Кураж. Замолчи. Говорю тебе, не надо так громко.
Повар. В доме священника зажегся свет. Давай споем.
Мамаша Кураж. Повар, как же она одна пойдет с фургоном? Она боится войны. Она ее не переносит. Какие у нее, наверно, страшные сны! Я слышу, как она стонет по ночам. Особенно после боев. Не знаю, что она видит во сне. Она страдает от сострадания. Недавно я нашла у нее ежа, которого мы переехали.
Оказывается, она его спрятала.
Повар. Трактир слишком мал. (Кричит.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Мы споем вам песню о Соломоне, Юлии Цезаре и других великих мужах, которым их блестящий ум не пошел на пользу. И тогда вы поймете, что мы тоже люди порядочные и поэтому нам нелегко живется, особенно зимой.
Все добродетели опасны в этом мире, как доказывает наша прекрасная песня, лучше их не иметь и вести приятную жизнь и иметь на завтрак, скажем, горячий суп. У меня, например, нет горячего супа, а я бы от него не отказался, я солдат, но какой мне толк от того, что я был смел в бою?
Никакого, я голодаю. Лучше бы я наложил в штаны и остался дома. А почему?
(Вполголоса.) Хоть бы нос высунули. (Громко.) Эй, уважаемый хозяин, слуги и домочадцы! Может быть, вы возразите, что не храбрость кормит человека, а честность?
Может быть, вы хотите сказать, что честный человек сыт или хотя бы не вполне трезв? Посмотрим, как обстоит дело с честностью.
Теперь мне скажут, что нужно быть кротким и самоотверженным, что нужно делиться с ближним, ну, а что, если нечем делиться?
Быть благодетелем, может быть, тоже не так легко, с этим приходится считаться, ведь самому тоже что-то нужно. Да, самоотверженность — это редкая добродетель, редкая потому, что она не окупается.
Так же обстоит дело и с нами! Мы порядочные люди, держимся друг за друга, не крадем, не убиваем, не поджигаем! И можно сказать, что мы опускаемся все ниже и ниже, и наша судьба подтверждает нашу песню, и суп у нас редко бывает, а если бы мы были другими, грабили и убивали, может быть, мы были бы сыты! Добродетели не вознаграждаются, вознаграждаются только пороки, таков мир, и лучше бы он не был таким!
Голос (сверху). Эй вы! Поднимайтесь сюда! Похлебкой покормим.
Мамаша Кураж. Ламб, мне сейчас еда в горло не пойдет. Я не говорю, что ты сказал вздор, но неужели это твое последнее слово?
Повар. Последнее. Подумай.
Мамаша Кураж. Мне не нужно думать. Я ее здесь не оставлю.
Повар. Поступишь глупо, но я ничего не могу поделать. Я не зверь, но трактир маленький. А теперь давай поднимемся, а то и здесь ничего не получим, и выйдет, что мы даром пели на холоде.
Мамаша Кураж. Я позову Катрин.
Повар. Лучше захвати ей что-нибудь оттуда. Если мы нагрянем втроем, они же испугаются.
Оба уходят.
Из фургона с узелком в руке вылезает Катрин. Она оглядывается, смотрит, ушли ли они. Затем она вешает на колесо фургона старые штаны повара и юбку матери. Повесив их рядом, на видном месте, она хочет уйти со своим узелком.
В это время возвращается мамаша Кураж.
Мамаша Кураж (с тарелкой супа). Катрин! Стой! Катрин! Куда это ты собралась с узелком? Ты что, в своем уме? (Развязывает узелок.) Она собрала свои вещи! Ты что, подслушивала? Я ему сказала, что плевать мне на Утрехт, на его паршивый трактир, что мы там потеряли? Ты и я — мы не годимся для трактира.
На войне для нас еще найдутся дела. (Увидела штаны и юбку.) Глупая ты. А если бы я это увидела, а тебя бы уже не было? (Держит Катрин, которая вырывается из ее рук.) Не думай, что я дала ему отставку из-за тебя. Из-за фургона, вот из-за чего. Я не разлучусь с фургоном, к которому я привыкла, из-за фургона я и ушла от него, не из-за тебя. Мы пойдем в другую сторону, а повару мы выложим его вещи, пусть он их найдет, чудак человек. (Взбирается на фургон и бросает еще несколько предметов в то место, куда брошены штаны.)
Ну вот, он вышел из нашего дела, а больше я никого в него не приму. Потянем дальше вдвоем. Ничего, и этой зиме тоже настанет конец. Впрягайся, а то еще пойдет снег.
Обе впрягаются в фургон, поворачивают его и увозят. Возвращается повар и озадаченно смотрит на свои вещи.
Весь 1635 г. мамаша Кураж и ее дочь Катрин проводят на дорогах Центральной Германии, следуя за все более и более оборванным войском. Дорога. Мамаша Кураж й Катрин тянут фургон.
Они проходят мимо крестьянского дома, в котором кто-то поет.
Голос
Мы розы посадили На самом на виду.
И розы расцветают И нас вознаграждают За то, что землю рыли.
Как хорошо сидеть в саду,
Где розы расцветают!
Но вот зима настала.
Метет по всей земле.
А нам и горя мало За толстыми стенами,
Да с жаркими дровами Как хорошо сидеть в тепле,
Когда зима настала.
Мамаша Кураж и Катрин останавливаются и слушают. Потом они продолжают свой путь.
Январь 1636 г. Императорские войска угрожают протестантскому городу Галле. Камень заговорил. Мамаша Кураж теряет дочь и одна продолжает свой путь. До конца войны еще далеко.
Ободранный фургон стоит возле крестьянского дома с огромной соломенной крышей.
Ночь.
Из рощи выходят прапорщик и три солдата в тяжелых латах.
Прапорщик. Только чтобы не было шума. Если кто крикнет, ткните его копьем.
Первый солдат. Но ведь придется к ним постучать, чтобы взять проводника.
Прапорщик. Что ж, стук — это естественный шум. Подумают, что корова трется о стенку хлева.
Солдаты стучатся в дом. Дверь отворяет крестьянка. Они зажимают ей рот.
Два солдата входят в дом.
Мужской голос внутри дома. Что такое!
Солдаты выводят из дома крестьянина и его сына.
Прапорщик (кивнув в сторону фургона, в котором показалась Катрин). Вот еще одна.
Солдат вытаскивает Катрин.
Это все, кто здесь живет?
Крестьяне. Это наш сын. А это немая... Ее мать пошла в город покупать товар... Для своей лавки... Потому что многие сейчас оттуда бегут и все отдают за бесценок... Это люди кочевые, маркитанты.
Прапорщик. Предупреждаю вас, сидите тихо, кто пикнет — получит копьем по башке. Один из вас покажет нам тропу в город. (Указывает на молодого крестьянина.) Эй ты, пойди-ка сюда!
Молодой крестьянин. Я не знаю тропы.
Второй солдат (ухмыляясь). Он не знает тропы.
Молодой крестьянин. Я не стану служить католикам.
Прапорщик (второму солдату). Ткни его копьем в бок!
Молодой крестьянин (его поставили на колени, ему угрожают копьем).
Убейте меня, не стану.
Первый солдат. Сейчас мы с ним договоримся. (Подходит к хлеву.) Две коровы и вол. Так вот, если ты не образумишься, я зарублю скотину.
Молодой крестьянин. Только не скотину.
Крестьянка (плача). Господин капитан, не трогайте нашу скотину, мы же умрем с голоду.
Прапорщик. Пропала ваша скотина, если он будет упрямиться. Первый солдат. Я начну с вола.
Молодой крестьянин (старому). Согласиться?
Крестьянка кивает.
Так и быть.
Крестьянка. Спасибо, господин капитан, что вы пощадили нас, во веки веков, аминь.
Крестьянин удерживает ее от дальнейших изъявлений благодарности.
Первый солдат. Я же сразу понял, что вол им дороже всего на свете!
Молодой крестьянин уходит с прапорщиком и солдатами.
Крестьянин. Хотел бы я знать, что они задумали. Ничего хорошего.
Крестьянка. Может, это просто разведчики... Что это ты?
Крестьянин (взбираясь по лестнице, которую он приставил к крыше).
Посмотреть, одни ли они тут. (С крыши.) В роще что-то шевелится. И дальше до самой каменоломни. И на просеке — солдаты в кольчугах.
И пушка вон. Да там побольше полка будет. Господи, смилуйся над городом и над всеми, кто в нем остался.
Крестьянка. А свет горит в городе?
Крестьянин. Темным-темно. Спят себе. (Спускается.) Если они войдут в город, они всех перережут.
Крестьянка. Сторожевой пост их заметит.
Крестьянин. Часовых в башне на косогоре они, наверно, прикончили, а то бы те затрубили в рог.
Крестьянка. Если бы нас было побольше.
Крестьянин. А нас только двое, да вот увечная еще... Крестьянка. Ничего, думаешь, не сможем сделать...
Крестьянин. Ничего.
Крестьянка. Нам ночью туда не спуститься.
Крестьянин. Внизу у косогора их полно. Мы не можем даже дать знак.
Крестьянка. Что ты, они и нас прикончат.
Крестьянин. Да, ничего нам не сделать.
Крестьянка (Катрин). Молись, бедная тварь, молись! Никак нам их не спасти от резни. Говорить не можешь, так хоть молись. Никто тебя не слышит, а он услышит. Я тебе помогу.
Все становятся на колени, Катрин — позади крестьян.
Крестьянка. Отче наш, иже еси на небесех, услышь молитву нашу, не дай погибнуть городу, не губи тех, кто сейчас там спит и ничего не ведает.
Разбуди их, пусть встанут они, пусть влезут на стену, пусть увидят солдат, что идут на них среди ночи с копьями и пушками, спускаются с косогора, крадучись по лугам. (Обернувшись к Катрин.) Защити нашу мать, сделай так, чтобы караульный не спал, пробудился, а то будет поздно. И зятю нашему помоги, он там с четырьмя детьми, не дай им погибнуть, они невинные, они ничего не понимают. (Катрин, которая стонет.) Одному нет еще двух, а старшенькой семь.
Катрин встает, она потрясена.
Отче наш, услышь нас, только ты и можешь помочь, нам недолго погибнуть, мы люди слабые, у нас нет ни пик, ни копий, и нет у нас смелости, мы во власти твоей, и весь наш скот, и все хозяйство наше; вот так же и город, он тоже во власти твоей, и враги подошли к нему силой несметной.
Катрин незаметно проскользнула к фургону, что- то достала из него, спрятала под передник и взобралась по лестнице на крышу.
Не оставь деток, наипаче малых, в беде, и стариков беспомощных, и всякую тварь живую.
Крестьянин. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
Аминь.
Катрин, сидя на крыше, начинает бить в барабан, который был спрятан у нее под передником.
Крестьянка. Иисусе, что она делает? Крестьянин. Она с ума сошла.
Крестьянка. Стащи ее вниз, быстро!
Крестьянин бежит к лестнице, но Катрин поднимает ее на крышу.
Она нас погубит.
Крестьянин. Сейчас же перестань барабанить, уродина чертова!
Крестьянка. Католики придут сюда!
Крестьянин (ищет камни). Я забросаю тебя камнями!
Крестьянка. Неужели у тебя нет сердца? Неужели не сжалишься? Если они придут, мы пропали! Они нас перережут.
Катрин, не отрываясь, смотрит вдаль, в сторону города, и продолжает барабанить.
(Старику.) Я тебе сразу сказала, не пускай этих бродяг во двор. Им-то что, если у нас последнюю скотину уведут.
Вбегают прапорщик с солдатами и молодым крестьянином.
Прапорщик. Изрублю на куски!
Крестьянка. Господин офицер, мы не виноваты, мы ничего не можем сделать.
Мы не заметили, как она туда залезла.
Она чужая.
Прапорщик. Где лестница? Крестьянин. На крыше.
Прапорщик (задрав голову). Приказываю тебе, сейчас же брось сюда барабан!
Катрин продолжает барабанить.
Вы все заодно. Теперь вам не жить.
Крестьянин. В лесу валили сосны. Если принести бревно и столкнуть ее оттуда...
Первый солдат (прапорщику). Разрешите мне обратиться с предложением?
(Что-то шепчет на ухо прапорщику. Тот кивает в знак согласия.) Эй, ты, предлагаем тебе договориться по-хорошему. Слезай, и пойдешь с нами в город, будешь идти впереди нас. Покажешь нам свою мать, и мы ее не тронем.
Катрин продолжает барабанить.
Прапорщик (грубо отталкивает солдата). Она тебе не верит, еще бы, с твоей мордой... (Кричит Катрин.) А моему слову поверишь? Я офицер, я знаю, что такое честное слово.
Катрин барабанит сильнее.
Для нее нет ничего святого.
Молодой крестьянин. Господин офицер, она делает это не только ради матери!
Первый солдат. Нельзя больше терять время. В городе услышат.
Прапорщик. Надо создать какой-нибудь шум, погромче, чем ее барабан. Чем бы создать шум?
Первый солдат. Ведь нам же нельзя производить шума.
Прапорщик. Невинный шум, балда. Не военный.
Крестьянин. Я могу топором колоть дрова.
Прапорщик. Давай.
Крестьянин приносит топор и начинает рубить бревно.
Чаще давай! Чаще! Дело идет о твоей жизни!
Катрин прислушивалась и в это время барабанила тише. Беспокойно оглядываясь, она колотит теперь в барабан с прежней силой.
(Крестьянину.) Не годится,, слабо. (Первому солдату.) Ты тоже руби.
Крестьянин. У меня только один топор. (Перестает рубить.)
Прапорщик. Надо поджечь дом. Надо ее выкурить.
Крестьянин. Не поможет, господин капитан. Если в городе увидят огонь, им все будет ясно.
Катрин опять прислушивалась, продолжая барабанить. Теперь она смеется.
Прапорщик. Смотри, она смеется над нами... Я не выдержу. Я пристрелю ее, и пусть все идет к чертям. Принесите ружье!
Два солдата убегают. Катрин продолжает барабанить.
Крестьянка. Я придумала, господин начальник!
Вон их фургон. Если мы его разнесем, она перестанет. У них нет ничего, кроме фургона.
Прапорщик (молодому крестьянину). Разнеси его в щепки. (Катрин.) Мы разнесем твою повозку, если ты не перестанешь.
Молодой крестьянин делает несколько слабых ударов по фургону.
Крестьянка. Перестань, скотина!
Глядя с отчаянием на фургон, Катрин издает жалобные звуки, но продолжает барабанить.
Прапорщик. Где эти гады с ружьем?
Первый солдат. В городе, наверно, еще не услыхали, а то бы их орудие уже ударило.
Прапорщик (Катрин). Они тебя не слышат. А сейчас мы тебя пристрелим.
Последний раз говорю. Брось барабан!
Молодой крестьянин (внезапно бросает доску). Бей в барабан, бей! Не то все погибнут! Бей, бей...
Солдат валит его на землю и ударяет копьем. Катрин плачет, но продолжает барабанить.
Крестьянка. Не бейте его в спину! Боже мой, вы убьете его!
Вбегают солдаты с тяжелым ружьем.
Второй солдат. Прапорщик, полковник рвет и мечет. Нас будет судить полевой суд.
Прапорщик. Ставь! Ставь!
Солдаты ставят ружье на сошку.
(Кричит Катрин.) Последний раз: перестань барабанить!
Плача, Катрин барабанит изо всех сил.
Огонь!
Солдаты стреляют. Катрин делает еще несколько ударов и медленно падает.
Вот шума и нет!
Но вслед за последними ударами Катрин раздается грохот городских пушек.
Издалека доносятся беспорядочный звон набата и канонада.
Первый солдат. Она своего добилась.
Рассвет. Слышен барабанный бой и свист, под который шагают удаляющиеся колонны.
Мамаша Кураж сидит на корточках возле дочери перед фургоном. Крестьяне стоят рядом.
Крестьяне. Вам нужно двигаться, сударыня. Сейчас пройдет последний полк. Одной вам идти нельзя.
Мамаша Кураж. Может, она уснет. (Поет.)
Шелестит солома.
Баю, баю, бай.
Соседские дети Хнычут пускай.
Соседские — в лохмотьях,
В шелку — моя.
Ей платье ангелочка Перешила я.
У соседских корка,
У нас — пирожок.
Если не по вкусу,
Скажи, дружок.
Баю, баю, баю,
Спи, детеныш мой.
Один остался в Польше,
Где-то другой?
Не надо было вам говорить ей о детях вашего зятя.
Крестьянин. Если бы вы не пошли в город, чтобы нагреть руки, может, ничего бы и не было.
Мамаша Кураж. Теперь она спит.
Крестьянка. Она не спит, поймите, она неживая.
Крестьянин. И вам уже пора бы уйти. По дорогам рыщут волки и, хуже того, мародеры.
Мамаша Кураж (встает). Да. (Достает из фургона кусок парусины, чтобы прикрыть труп.)
Крестьянка. У вас больше никого нет? К кому бы вы могли пойти?
Мамаша Кураж. Есть. Эйлиф.
Крестьянин (в то время как мамаша Кураж прикрывает труп). Надо вам его разыскать. Об этой уж мы позаботимся, мы похороним ее как следует. Можете не беспокоиться.
Мамаша Кураж. Вот вам деньги на расходы. (Отсчитывает деньги и дает их крестьянину.)
Крестьянин и его сын пожинают ей руку и уносят Катрин. Крестьянка тоже пожимает ей руку с поклоном.
Крестьянка (уходя). Торопитесь!
Мамаша Кураж (впрягается в фургон). Надеюсь, и одна справлюсь с фургоном. Ничего, вытяну, вещей в нем немного. Надо опять за торговлю браться.
Со свистом и барабанным боем проходит еще один полк.
(Трогает с места.) Эй, возьмите меня с собой!
Из глубины сцены доносится пение.
Война удачей переменной Сто лет продержится вполне,
Хоть человек обыкновенный Не видит радости в войне:
Он жрет дерьмо, одет он худо,
Он палачам своим смешон.
Но он надеется на чудо,
Пока поход не завершен.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте, всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле!
Занавес
Комментарии (0)
