(1)С отменным удовольствием подъезжал я к Цюриху; с отменным удовольствием смотрел на его приятное местоположение, на ясное небо, на весёлые окрестности, на светлое, зеркальное озеро и на красные его берега.
(2)Мы приехали сюда в десять часов утра. (3)В трактире под вывеской «Ворона» отвели нам большую светлую комнату. (4)Обширное Цюрихское озеро разливается у нас перед глазами, и почти под самыми нашими окнами вытекает из него река Лиммата, которой шумное и быстрое стремление приятным образом отличается от тихой зыби вод его. (5)Прямо против нас, за озером, стоят высокие горы в утёс. (6)Далее, в сторону, видны другие высочайшие и снегом покрытые горы, составляющие для меня совершенно новое зрелище. (7)И всё это могу видеть вдруг, сидя под окном в своей комнате.
(8)После я пошёл в гости к знаменитому писателю Лафатеру. (9)Вошедши в сени, я позвонил в колокольчик, и через минуту показался сухой, высокий, бледный человек, в котором мне нетрудно было узнать Лафатера. (10)Он ввёл меня в свой кабинет. (11)Услышав, что я москвитянин, который выманил у него несколько писем, Лафатер поцеловался со мною, поздравил меня с приездом в Цюрих, задал мне два или три вопроса о моём путешествии и сказал: «Приходите ко мне в шесть часов; теперь я ещё не кончил своего дела. (12)Или останьтесь в моём кабинете, где можете читать и рассматривать, что вам угодно. (13)Будьте здесь как дома».
(14)Тут он показал мне в своём шкафу несколько фолиантов с надписью: «Физиогномический кабинет», и ушёл. (15)Я постоял, подумал, сел и начал разбирать физиогномические рисунки. (16)Между тем признаюсь вам, друзья мои, что оказанный мне приём оставил во мне не совсем приятные впечатления. (17)Ужели я надеялся, что со мною обойдутся дружелюбнее и, услышав моё имя, окажут более ласкового удивления? (18)Но на чём же основывалась такая надежда? (19)Друзья мои! (20)Не требуйте от меня ответа, или вы приведёте меня в краску. (21)Улыбнитесь про себя на счёт ветреного, безрассудного самолюбия человеческого и предайте забвению слабость вашего друга.
(22)Лафатер раза три приходил опять в кабинет, запрещал мне вставать со стула, брал книгу или бумагу и опять уходил назад. (23)Наконец вошёл он с весёлым видом, взял меня за руку и повёл к цюрихским учёным. (24)Неболыпой человек с проницательным взором, у которого Лафатер пожал руку сильнее, нежели у других, обратил на себя моё внимание. (25)Это был издатель Пфенингер. (26)Вы знаете, друзья мои, что я ещё и в Москве любил заниматься рассматриванием лиц человеческих, искать сходства там, где другие его не находили. (27)А теперь, будучи обвеян воздухом того города, который можно назвать колыбелью новой физиогномики, теперь и вы бойтесь мне на глаза показаться!
(28)Честные швейцары курили табак и пили чай. (29)Я был слушателем в беседе цюрихских учёных и, к великому своему сожалению, не понимал всего, что говорено было, потому что здесь говорят самым нечистым немецким языком.
(30)Через час Лафатер взял шляпу, и я пошёл с ним вместе. (31)Он проводил меня до трактира и простился со мною до завтрашнего дня. (32)Вы, конечно, не потребуете от меня, чтобы я в самый первый день личного моего знакомства с Лафатером описал вам душу и сердце его. (33)На сей раз могу сказать единственно то, что он имеет весьма почтенную наружность: прямой и стройный стан, гордую осанку, продолговатое бледное лицо, острые глаза и важную мину. (34)Все его движения живы и скоры; всякое слово говорит он с жаром. (35)В тоне его есть нечто учительское или повелительное, происшедшее, конечно, от навыка говорить проповеди, но смягчаемое видом непритворной искренности и чистосердечия.
(36)Пришедши в свою комнату, почувствовал я великую грусть и, чтобы не дать ей усилиться в моём сердце, сел писать к вам, любезные, милые друзья мои! (37)Для того чтобы узнать всю привязанность нашу к отечеству, надобно из него выехать; чтобы узнать всю любовь нашу к друзьям, надобно с ними расстаться. (38)Какая приятная, тихая мелодия нежно потрясает нервы моего слуха! (39)Я слышу пение; оно несётся из окон соседнего дома. (40)Это голос юноши — и вот слова песни: «Отечество моё! (41)Любовию к тебе горит вся кровь моя; для пользы твоей готов её пролить; умру твоим нежнейшим сыном...» (42)Голос умолк; тишина ночи царствует в городе. (43)Простите, друзья мои!
(По Н.М. Карамзину)
Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) — историк, крупнейший русский литератор эпохи сентиментализма, прозванный «русским Стерном».
Примерный круг проблем:
1. Какие трудности могут возникать во взаимоотношениях представителей разных стран?
2. Когда человек особо остро ощущает связь с Родиной?
3. К каким последствиям может привести самоуверенность?
