Что такое вообще храбрость? Я не верю тем, которые говорят, что не боятся бомбежек. Боятся, только скрыть умеют. А другие - нет. Максимов,помню, говорил как-то:"Людей, ничего не боящихся, нет. Все боятся. Только одни теряют голову от страха, а у других, наоборот, все мобилизуется в такую минуту и мозг работает особенно остро и точно. Это и есть храбрые люди".
Вот таким именно и сам Максимов был. С ним в самую страшную минуту не страшно было. Чуть-чуть побледнеет только, губы сожмет и говорит медленнее, точно взвешивая каждое слово. Даже во время бомбежек,- а под Харьковом, во время неудачного нашего майского наступления, мы впервые узнали, что значит это слово,- он умел в своем штабе поддерживать какую-то ровную, даже немного юмористическую атмосферу. Шутил, смеялся, стихи какие-то сочинял, рассказывал забавные истории.
"Кукурузник" сбрасывает бомбы. Они тарахтят, как хлопушки. Немножко высоко. Немецкие окопы ближе. Впрочем, там, кажется, пулеметы.Еще один круг... "Кукурузник" опять сбрасывает. На этот раз по самым окопам. Мы прячем головы. Несколько осколков с характерным свистом проносятся над нашей щелью. Один долго жужжит над нами, точно шмель. Падает совсем рядом, на бруствер,между мной и бойцом. Он такой горячий, что его нельзя взять в руки.Маленький, зазубренный. У меня почему-то мурашки пробегают по спине."Кукурузник" строчит из пулемета беглыми, короткими очередями, точно отплевываясь. Пора... Даю сигнал, чуть-чуть прикрывая рукой свисток. Прислушиваюсь. Слышно,как справа сыплются комья глины.
Возьмем или не возьмем? Нельзя не взять. Я помню глаза комдива, когда он сказал: "Ну, тогда возьмешь". Снимаю с шеи автомат. Ползу вниз. Минное поле остается позади. Пушка.Она в стороне - метрах в двадцати. Левее меня еще трое бойцов. Они знают,что туда нельзя. Я их предупредил. Я их не вижу, слышу только, как ползут."Кукурузник" все еще кружится. Ракет нет. Немцы боятся себя выдать. Это хорошо. А может, он еще бомбить будет? Может, кто-нибудь напутал? Не два, а три раза... Бывает, что напутают. Или летчик забудет. Давай-ка, мол, сброшу еще,чтоб противнику веселее было... Переползаю дно оврага. Цепляюсь за куст. Подымаюсь по противоположному склону. Не напороться бы... Правда, Чумак говорил, что окопы их только закустами начинаются. Справа хрустят ветки - кустарник сухой. Неосторожный все-таки народ. Ползу. Все выше и выше. Стараюсь не дышать. Зачем - не знаю. Как будтокто-нибудь услышит мое дыхание. Прямо передо мной звезда, большая, яркая,немигающая. Вифлеемская звезда. Я ползу прямо на нее. И вдруг-"трах-тах-тах-тах..." над самым ухом. Я вдавливаюсь в землю. Мне кажется, что я даже чувствую ветер от пуль. Откуда же этот пулемет взялся? Приподымаю голову: Ничего не разберешь... Что-то темнеет... Кругом тишина. Ни хруста, ни шороха. "Кукурузник" уже где-то за спиной. Сейчас немцы начнут передний край освещать. Хочется чихнуть. Изо всех сил сжимаю нос пальцами. Тру переносицу. Ползу дальше. Кустарник уже позади. Сейчас будут окопы. Немецкие окопы. Еще пять, еще десять метров. Ничего нет. Я ползу осторожно, щупая перед собой рукой. Немцы любят случайные мины разбрасывать. Откуда-то, точно из-под земли, доносятся звуки фокстрота - саксофон, рояль и еще что-то, не пойму что. "Трах-тах-тах-тах..." Опять пулемет. Но уже сзади. Что за чертовщина? Неужели пролез? Сдавленный крик. Выстрел. Опять пулемет. Началось. Я бросаю гранату наугад вперед, во что-то чернеющее. Бросаюсь рывком.
Чувствую каждую мышцу в своем теле, каждый нерв. Мелькают в темноте, точно всполохнутые птицы, фигуры. Отдельные вскрики, глухие удары, выстрелы. Траншея. Осыпающаяся земля. Путаются под ногами пулеметные ленты. Что-то мягкое, теплое, липкое... Что-то вырастает перед тобой. Исчезает...
Ночной бой. Самый сложный вид боя. Бой одиночек. Боец здесь все. Власть его неограниченна. Инициатива, смелость, инстинкт, чутье, находчивость – вот что решает исход. Здесь нет массового, самозабвенного азарта дневной атаки.Нет чувства локтя. Нет "ура", облегчающего, все закрывающего, возбуждающего"ура". Нет зеленых шинелей. Нет касок и пилоток с маленькими мишенями кокард на лбу. Нет кругозора. И пути назад нет. Неизвестно, где перед, где зад.Конца боя не видишь, его чувствуешь. Потом трудно что-либо вспомнить.Нельзя описать ночной бой или рассказать о нем. Наутро находишь на себе ссадины, синяки, кровь. Но тогда ничего этого нет. Есть траншея... и сопка, которую надо взять. И сопку мы всё-таки взяли.
(По В.П. Некрасову.)
Виктор Платонович Некрасов (1911—1987) — русский советский писатель.
Вот таким именно и сам Максимов был. С ним в самую страшную минуту не страшно было. Чуть-чуть побледнеет только, губы сожмет и говорит медленнее, точно взвешивая каждое слово. Даже во время бомбежек,- а под Харьковом, во время неудачного нашего майского наступления, мы впервые узнали, что значит это слово,- он умел в своем штабе поддерживать какую-то ровную, даже немного юмористическую атмосферу. Шутил, смеялся, стихи какие-то сочинял, рассказывал забавные истории.
"Кукурузник" сбрасывает бомбы. Они тарахтят, как хлопушки. Немножко высоко. Немецкие окопы ближе. Впрочем, там, кажется, пулеметы.Еще один круг... "Кукурузник" опять сбрасывает. На этот раз по самым окопам. Мы прячем головы. Несколько осколков с характерным свистом проносятся над нашей щелью. Один долго жужжит над нами, точно шмель. Падает совсем рядом, на бруствер,между мной и бойцом. Он такой горячий, что его нельзя взять в руки.Маленький, зазубренный. У меня почему-то мурашки пробегают по спине."Кукурузник" строчит из пулемета беглыми, короткими очередями, точно отплевываясь. Пора... Даю сигнал, чуть-чуть прикрывая рукой свисток. Прислушиваюсь. Слышно,как справа сыплются комья глины.
Возьмем или не возьмем? Нельзя не взять. Я помню глаза комдива, когда он сказал: "Ну, тогда возьмешь". Снимаю с шеи автомат. Ползу вниз. Минное поле остается позади. Пушка.Она в стороне - метрах в двадцати. Левее меня еще трое бойцов. Они знают,что туда нельзя. Я их предупредил. Я их не вижу, слышу только, как ползут."Кукурузник" все еще кружится. Ракет нет. Немцы боятся себя выдать. Это хорошо. А может, он еще бомбить будет? Может, кто-нибудь напутал? Не два, а три раза... Бывает, что напутают. Или летчик забудет. Давай-ка, мол, сброшу еще,чтоб противнику веселее было... Переползаю дно оврага. Цепляюсь за куст. Подымаюсь по противоположному склону. Не напороться бы... Правда, Чумак говорил, что окопы их только закустами начинаются. Справа хрустят ветки - кустарник сухой. Неосторожный все-таки народ. Ползу. Все выше и выше. Стараюсь не дышать. Зачем - не знаю. Как будтокто-нибудь услышит мое дыхание. Прямо передо мной звезда, большая, яркая,немигающая. Вифлеемская звезда. Я ползу прямо на нее. И вдруг-"трах-тах-тах-тах..." над самым ухом. Я вдавливаюсь в землю. Мне кажется, что я даже чувствую ветер от пуль. Откуда же этот пулемет взялся? Приподымаю голову: Ничего не разберешь... Что-то темнеет... Кругом тишина. Ни хруста, ни шороха. "Кукурузник" уже где-то за спиной. Сейчас немцы начнут передний край освещать. Хочется чихнуть. Изо всех сил сжимаю нос пальцами. Тру переносицу. Ползу дальше. Кустарник уже позади. Сейчас будут окопы. Немецкие окопы. Еще пять, еще десять метров. Ничего нет. Я ползу осторожно, щупая перед собой рукой. Немцы любят случайные мины разбрасывать. Откуда-то, точно из-под земли, доносятся звуки фокстрота - саксофон, рояль и еще что-то, не пойму что. "Трах-тах-тах-тах..." Опять пулемет. Но уже сзади. Что за чертовщина? Неужели пролез? Сдавленный крик. Выстрел. Опять пулемет. Началось. Я бросаю гранату наугад вперед, во что-то чернеющее. Бросаюсь рывком.
Чувствую каждую мышцу в своем теле, каждый нерв. Мелькают в темноте, точно всполохнутые птицы, фигуры. Отдельные вскрики, глухие удары, выстрелы. Траншея. Осыпающаяся земля. Путаются под ногами пулеметные ленты. Что-то мягкое, теплое, липкое... Что-то вырастает перед тобой. Исчезает...
Ночной бой. Самый сложный вид боя. Бой одиночек. Боец здесь все. Власть его неограниченна. Инициатива, смелость, инстинкт, чутье, находчивость – вот что решает исход. Здесь нет массового, самозабвенного азарта дневной атаки.Нет чувства локтя. Нет "ура", облегчающего, все закрывающего, возбуждающего"ура". Нет зеленых шинелей. Нет касок и пилоток с маленькими мишенями кокард на лбу. Нет кругозора. И пути назад нет. Неизвестно, где перед, где зад.Конца боя не видишь, его чувствуешь. Потом трудно что-либо вспомнить.Нельзя описать ночной бой или рассказать о нем. Наутро находишь на себе ссадины, синяки, кровь. Но тогда ничего этого нет. Есть траншея... и сопка, которую надо взять. И сопку мы всё-таки взяли.
(По В.П. Некрасову.)
Виктор Платонович Некрасов (1911—1987) — русский советский писатель.
Комментарии (0)
