Содержание:
↑ Образ Павла Петровича Кирсанова. Внешность, характер, отношения с братом
Павел Петрович учился в Пажеском корпусе, потом поступил на военную службу, протекавшую в столице. «С детства отличался замечательною красотой; к тому же он был самоуверен, немного насмешлив и как-то забавно желчен — он не мог не нравиться». «Женщины от него с ума сходили, мужчины называли его фатом и втайне завидовали ему. <...> Павел Петрович ни одного вечера не проводил дома, славился смелостию и ловкостию (он ввел было гимнастику в моду между светскою молодежью) и прочел всего пять-шесть французских книг. На двадцать восьмом году от роду он был уже капитаном; блестящая карьера ожидала его».
Жизнь его изменилась чуть ли не в один день после того, как Павел Петрович влюбился в замужнюю княгиню Р., женщину страстную и странную, по светским понятиям. Роман этот не принес ему счастья. «Тяжело было Павлу Петровичу даже тогда, когда княгиня Р. его любила; но когда она охладела к нему, а это случилось довольно скоро, он чуть с ума не сошел». Ничто уже, кроме своей любви, не интересовало его.
Павел Петрович вышел в отставку, «попытался зажить старою жизнью, но уже не мог попасть в прежнюю колею. Как отравленный, бродил он с места на место; он еще выезжал, он сохранил все привычки светского человека, он мог похвастаться двумя-тремя новыми победами; но он уже не ждал ничего ни от себя, ни от других и ничего не предпринимал. Он состарился, поседел; сидеть по вечерам в клубе, желчно скучать... стало для него потребностью — знак, как известно, плохой. О женитьбе он, разумеется, и не думал».
В 1848 году (разлуке с княгиней минуло уже десять лет) Павел Петрович узнал о ее смерти. «Потеряв свое прошедшее, он все потерял».
После того как Николай Петрович овдовел, Павел Петрович поселился вместе с братом в деревне и стал там жить безвыездно. «Он стал читать, все больше по-английски; он вообще всю жизнь свою устроил на английский вкус, редко видался с соседями и выезжал только на выборы...» От былого образа жизни Павел Петрович сохранил лишь привычку к «джентльментству» в быту (серебряный несессер, походная ванна, удивительно «благородные» духи, холеные ногти, газета на английском языке, лаковые полусапожки, снежной белизны манжеты и т.д.).
Несмотря на «энглизированность» Павла Петровича, в нем постоянно проглядывает породистый русский барин. «Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил «эфтим» и «эфто», хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени...)».
В описываемое время «на вид ему было лет сорок пять; его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное, и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов».
Младший брат искренне во всем ставит Павла Петровича выше себя, да и сам он так думает. Однако каких-либо разногласий меж ними не существует. Отцовское имение они не стали делить. Павел Петрович не раз выручал брата, ссужая ему деньги на хозяйственные нужды, хотя «хозяйственные дрязги наводили на него тоску; притом ему постоянно казалось, что Николай Петрович, несмотря на все свое рвение и трудолюбие, не так принимается за дело, как бы следовало; хотя указать, в чем собственно ошибается Николай Петрович, он не сумел бы».
↑ Базаров и Павел Петрович Кирсанов: сравнительная характеристика
Павел Петрович — подлинный антипод Базарова. Это проявляется во всем, начиная от одежды и кончая внешностью и образом мыслей. С самого начала между ними возникает взаимная неприязнь. Базаров находит, что дядя Аркадия чудаковат и классифицирует его как «архаическое явление». Павел Петрович в присутствии гостя почти сразу же почувствовал «тайное раздражение»: «его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова».
Именно раздражение и побуждает Павла Петровича затеять с Базаровым ненужный и не слишком искусный спор, в котором молодой человек без труда побеждает. Павел Петрович, что называется, делает хорошую мину при плохой игре, когда, желая оставить за собой последнее слово, иронизирует: «Да, беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас».
Базаров же с непререкаемой уверенностью изрекает, обращаясь к Аркадию: «Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но дурь у него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции».
Чем больше Павел Петрович общается с Базаровым, тем сильнее становится его неприязнь к последнему. Он «всеми силами души возненавидел Базарова: он считал его гордецом, нахалом, циником, плебеем; он подозревал, что Базаров не уважает его, что он едва ли не презирает его — его, Павла Кирсанова!» Павел Петрович прямо сознается брату: «Ненавижу я этого лекаришку; по-моему, он просто шарлатан...» Павел Петрович уверен: «У нас еще будет схватка с этим лекарем, я это предчувствую». Собственно, речь здесь идет не столько о предчувствии, сколько о не до конца еще осознанном желании «поставить на место» самоуверенного «выскочку».
Раздражение — плохой советчик, да и, кроме расхожих истин, Павлу Петровичу особенно и сказать нечего. Он не может ничего существенного противопоставить базаровскому «отрицанию» и в сердцах переходит на личности. «Вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди образовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты».
Несмотря на справедливость реплики Базарова («Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства...»), в словах Павла Петровича содержится и немалая доля правды. Достаточно вспомнить «взгляды» и «деятельность» Ситникова и Кукшиной.
Хотя Павел Петрович терпеть не может Базарова, он все же испытывает к нему какое-то «влеченье, род недуга». «...Он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова...» Но он ни при каких условиях не желал быть ни в чем зависимым от «лекаришки». Испытав «довольно сильный припадок», Павел Петрович «промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова».
Павлу Петровичу удается взять верх над Базаровым, когда он становится невольным свидетелем поцелуя Базарова с Фенечкой. В данном случае Павел Петрович действует уверенно и хладнокровно, поскольку это хорошо знакомая ему сфера «джентльментства». Даже Базаров, искренне презирающий «аристократишку», думает, что Павел Петрович сумел повести дело пусть и «глупо», но все же «красиво».
Если не считать легкого обморока, приключившегося у Павла Петровича в результате ранения, на всем протяжении дуэли он ведет себя достойно, разве что несколько напыщенно (впрочем, манера поведения былых лет в новые времена всегда представляется жеманной или смешной). Однако сам Павел Петрович был собой недоволен. Он «старался не глядеть на Базарова; помириться с ним он все-таки не хотел; он стыдился своей заносчивости, своей неудачи, стыдился всего затеянного им дела, хотя и чувствовал, что более благоприятным образом оно кончиться не могло». На людях же Павел Петрович «смеялся, шутил, особенно с Базаровым; надел тонкую батистовую рубашку, щегольскую утреннюю курточку и феску, не позволил опускать шторы окон и забавно жаловался на необходимость воздержаться от пищи».
Та же дуэль заставила Павла Петровича во многом пересмотреть прошлое и настоящее. Может быть, впервые он понял, что растратил сильное и глубокое чувство на недостойного человека, но вычеркнуть из памяти княгиню Р. он все же не в состоянии. «Ах, как я люблю это пустое существо! – простонал Павел Петрович, закидывая руки за голову».
Теперь он опасается, что и брата может постигнуть любовная трагедия. «“Фенечка! – сказал он каким-то чудным шепотом, – любите, любите моего брата! Он такой добрый, хороший человек! Не изменяйте ему ни для кого на свете, не слушайте ничьих речей! Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым! Не покидайте никогда моего бедного Николая!” <...> А в это мгновение целая погибшая жизнь в нем трепетала». Под влиянием пережитого он и брата уговаривает жениться на Фенечке, хотя прежде и думать об этом не желал.
Разумеется, полностью Павел Петрович измениться не может. В финале романа Павел Петрович предстает похудевшим, что, «впрочем, – с привычной иронией комментирует Тургенев, — придавало еще больше изящества и грансеньорства его выразительным чертам...» И далее: Павел Петрович, «выпивая вторично налитый бокал, проговорил с глубоким вздохом: “Будьте счастливы, друзья мои! Farewell!” Этот английский хвостик прошел незамеченным, но все были тронуты».
Покинув отечество, Павел Петрович живет «в Дрездене, где знается больше с англичанами и с проезжими русскими. С англичанами он держится просто, почти скромно, но не без достоинства... С русскими он развязнее, дает волю своей желчи, трунит над самим собой и над ними; но все это выходит у него очень мило: и небрежно, и прилично. Он придерживается славянофильских возрений; известно, что в высшем свете это считается tres distinqué (весьма почтенным). Он ничего русского не читает, но на письменном столе у него находится серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя». Заканчивается повествование о Павле Петровиче на серьезной ноте: «Он все делает добро, сколько может; он все еще шумит понемножку: недаром же он был некогда львом; но жить ему тяжело... тяжелей, чем сам он подозревает... Стоит взглянуть на него в русской церкви, когда, прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься...»
Автор анализа: В.П. МещеряковДругие материалы по теме:
